Анна Потоцкая - Графиня Потоцкая. Мемуары. 1794—1820

Кроме балов при дворе раз в неделю устраивались собрания. Вечер начинался прекрасным концертом и кончался партией виста. В замке никогда не танцевали.

Император привез с собой полный оркестр под управлением знаменитого композитора Паэра. Исполняли исключительно итальянскую музыку, которую Наполеон страстно любил. Во время игры он внимательно слушал, аплодировал с видом знатока, и, казалось, музыка имела могучее влияние на его душевный мир.

Однажды мы видели этому пример на одном из собраний.

Наполеону доложили, что генерал Виктор, посланный с необычайно важной депешей, захвачен пруссаками. Получив это известие, император вышел из себя. Ведь это была если не измена, то во всяком случае непростительная неосторожность!

В тот же день перед собранием императору должны были представиться к аудиенции голландские депутаты, чтобы поздравить его с Йенской победой. Было около десяти часов. Мы давно ждали императора и уже начинали подозревать, что происходит что-то неладное, как вдруг дверь с шумом открылась и толстые голландцы в своих ярко-красных мундирах скорее выкатились, чем вышли оттуда. Император подталкивал их, крича довольно громко: «Идите же, идите!»

Вероятно, в дверях произошло замешательство как раз в тот момент, когда император подошел к ним, так как он имел привычку ходить очень быстро. Бедные депутаты, потеряв головы, повалились один на другого.

Во всякое другое время эта сцена вызвала бы только смех, но в этот момент голос и выражение лица императора не обещали ничего хорошего, и, говоря правду, мы предпочли бы совсем не присутствовать при этой сцене. Но, к счастью, музыка быстро успокоила Наполеона, и по окончании концерта, прежде чем сесть за вист, он обошел всю залу и со своей обычной обворожительной улыбкой сказал несколько любезных слов дамам, которых особенно отличал.

Вечер, как я уже сказала, заканчивался обычно игрой в карты. Император сам назначал утром, кто из дам вечером составит с ним партию, причем выбирал обыкновенно одну старую и двух молодых. Я научилась кое-как играть, и в первый же раз, когда удостоилась чести быть приглашенной к императорскому висту, у меня вырвался очень смелый ответ, который, по-видимому, был принят благосклонно, так как с тех пор я неизменно занимала место за карточным столом императора. Когда сдавали карты, Наполеон повернулся ко мне и спросил:

– На что мы играем?

– Ну, конечно, государь, на какой-нибудь город, провинцию или королевство!

Он засмеялся.

– А если я проиграю? – спросил он, бросив на меня проницательный взгляд.

– О, ваше величество в таком выигрыше, что если даже я проиграю, то вам ничего не стоит заплатить и за меня.

Этот удачный ответ доставил мне неизменную милость императора: как в Польше, так и в Париже он оказывал мне исключительное внимание и любезность.

Все заметили, что графиня Валевская никогда не назначалась играть в карты с императором, и подобное соблюдение приличий всем импонировало.

Было очень интересно наблюдать, как мелкие немецкие принцы, следовавшие под разными предлогами за штабом, пресмыкались перед императором, когда он играл в карты. Между ними находился и предполагаемый наследник баварского престола, почтительно целовавший руку Наполеона всякий раз, когда ему удавалось ее поймать, и при всем этом дерзнувший быть влюбленным в графиню Валевскую. Разумеется, подобное соперничество только забавляло императора. Принц, и без того имевший убогий вид, был к тому же косноязычен и глух.

Наблюдая за всеми, кто составлял свиту императора, я вынесла интересное и на первый взгляд странное заключение: с наибольшим достоинством держались и менее всех раболепствовали перед императором не знатные родовитые сановники, примкнувшие к нему ради его удач, и не иностранные принцы, выпрашивавшие у него короны, а как раз новоиспеченные вельможи: маршалы и сановники, выведенные им в люди. Только Савари, казалось, ловил его взгляд, все же остальные держали себя почтительно, но с достоинством и без низкопоклонства.

Кроме иностранных послов и некоторых высокопоставленных сановников, также игравших в карты, никто не садился в присутствии императора, даже его зятья. Это, по-видимому, нравилось Мюрату, который не терял случая порисоваться: он все время принимал красивые позы, желая этим еще более подчеркнуть стройность своей фигуры. Маленький Боргезе приходил в ярость, но сесть все же не осмеливался.

После игры в карты ужинали, причем Наполеон никогда не занимал места за столом, а ходил по залу, разговаривая с дамами, и забавлялся тем, что задавал им массу вопросов, которые подчас принимали щекотливый характер, так как он требовал необыкновенно точных ответов. Он хотел знать, что они делают, читают, о чем думают и что больше всего любят.

В один из таких вечеров, облокотившись на спинку моего стула, он задал мне несколько вопросов относительно моего чтения и, рассказывая о прочитанных им романах, заметил, что из всего, что ему попадалось, самое сильное впечатление на него произвел роман «Comte de Comminges» [26] Имеется в виду роман Клодин де Тансен «Записки графа де Комменжа», 1735 года, который вышел анонимно. . Он читал его два раза и каждый раз оказывался растроган до слез. Я не была знакома с этой книгой и, понятно, что, вернувшись домой, первым же делом отправилась рыться в библиотеке свекра. К несчастью, этого романа там не оказалось, и только много лет спустя мне удалось достать его, и я также плакала над ним.

Моя свекровь единственная из всех варшавянок сохранила свой салон, и поэтому ей пришлось давать танцевальные вечера. Масса иностранцев, наводнивших Варшаву вслед за дипломатическим корпусом, жаждала развлечений. Принцы крови не пропускали ни одного собрания, но, чтобы не уронить своего достоинства, танцевали только на придворных балах.

Моя беременность не позволяла мне предаваться развлечениям этого рода, и поэтому я была вынуждена занимать самых неинтересных гостей – такова уж почти всегда судьба хозяек дома. Принц Мюрат, ничуть не сконфуженный неудачей своей глупой выходки, воспользовался этим и осыпал меня пошлыми любезностями. Я ничуть не пыталась скрыть скуки, одолевавшей меня во время его излияний, что, конечно, в конце концов не могло укрыться от него, и тогда, приняв мелодраматическую позу, он произнес следующую смешную фразу, еще более подчеркивающую его гасконский акцент: «Госпожа Александр! Вы не честолюбивы, вы не любите принцев».

Мои друзья много смеялись, когда я рассказывала им эту историю.

Потом, в Париже, мне рассказали о Мюрате еще нечто подобное. В тот день, когда Мюрат был провозглашен неаполитанским королем, какая-то красавица назначила ему свидание, а так как заботы о королевстве отнимали у него еще не очень много времени, то он пришел на свидание слишком рано. Наскучив ожиданием, он, схватив себя за голову, воскликнул: «Был ли когда-либо на свете такой несчастный государь?!»