Анна Потоцкая - Графиня Потоцкая. Мемуары. 1794—1820

Я много страдал и боролся, но самое главное – хотел, чтобы вы сохранили ко мне уважение. Я слишком хорошо вас знаю и слишком ценю, чтобы осмелиться предложить вам сердце, связанное долгом с другой женщиной. Вы достойны быть единственным предметом моего поклонения и, конечно, не могли бы видеть без возмущения, как другая женщина требует от меня привязанности. Если бы в Польше я посмел надеться, что когда-нибудь вы сможете меня полюбить, я бросил бы ради вас все – мать, родину, друзей. Ваша родина сделалась бы моей, и я защищал бы ее с тем воодушевлением, которое способна внушить лишь одна полька. Я видел, что вы окружены глубоким почтением, причем одинаково любезны со всеми и ни единым словом не вызвали меня на объяснение.

Теперь я сказал вам все, я исполнил свой долг… Я не обманул вас и не воспользовался вашим трогательным и благородным доверием. Не требуйте от меня ничего больше! Берегитесь меня и моей любви! Может быть, чтобы быть твердым, мне придется отказаться от опасного счастья встречаться с вами, но вы будьте благоразумны за нас обоих, ведь так трудно найти в себе силы отказаться от вас при мысли, что скоро судьба разлучит нас, быть может, навсегда! Вы вернетесь к себе на родину, а я постараюсь быть убитым при первом же случае. Вы ведь знаете, – прибавил он с грустной улыбкой, – император не бережет нас. Могу ли я отказаться от скорбного счастья, которого мне осталось так немного? Ведь приговоренный к смерти имеет право распоряжаться своим последним временем.

Я выслушала его молча. Было уже поздно. В первый раз за все время он уехал от меня без сожаления. Мое сердце разрывалось на части!.. Наконец бурные рыдания несколько облегчили мне душу, и когда ко мне вернулась способность размышлять, только тогда я поняла, какая пропасть разверзлась предо мной. Воздавая должное чуткой деликатности того, кто удержал меня от падения, я поняла всю глубину опасности, которой только что избежала. Мое уважение и восхищение им превратилось в чувство еще более восторженное и долгое время господствовало в моем сердце.

Образ этой таинственной женщины, которая все время стояла между нами, был мне ненавистен! Я мысленно награждала ее всем очарованием, которого у нее, может быть, и не было, но я не могла допустить, чтобы она мне завидовала, так как та, которую он любил более, должна была чувствовать себя менее несчастной.

Приглашение в Сен-Клу – Туалет – Герцогиня Монтебелло – Мария Луиза – Прогулка по парку – Прошения – Размещение приглашенных за столом – Меню императора – Версальский замок – Ленотр и принцесса Боргезе – Принц Евгений – Отречение голландского короля – Нежности Марии Луизы – Признаки войны с Россией – Спектакль – Тальма – Завтрак у Талейрана – Прощание с Шарлем де Ф. – Отъезд

Если бы я последовала своему первому влечению после вышеприведенного объяснения, то немедленно покинула бы Париж, но меня удерживало там дело, порученное мне родителями мужа и заключавшееся в том, чтобы выхлопотать обещанное императором вознаграждение в возмещение огромных убытков, понесенных графом и графиней Потоцкими во время пребывания французской армии в их поместьях.

Подобные хлопоты были совсем мне не по душе, да и вообще мне претили всякого рода дела, в основе которых лежала материальная выгода, а тут я совсем забросила взятое на себя поручение, лишь изредка вспоминая о нем, хотя рано или поздно должна была дать отчет о своих хлопотах [36] Князь Иосиф Понятовский получил в дар землю, которую завещал моему старшему сыну – своему крестнику. Маре намекнул свекру, что ему отдадут княжество Лович, но это обещание не было приведено в исполнение. Княжество, без права пользования, отдали маршалу Даву. – Прим. граф. .

Я получила приглашение в Сен-Клу накануне дня, назначенного для визита; отказаться было немыслимо, и, кроме того, любопытство, возбужденное во мне желанием увидеть великого человека в частной жизни, действовало очень благотворно и несколько отвлекало от печальных дум.

В это время при дворе царил траур. Я тотчас же послала к госпоже Жермон, и она ответила мне через мою горничную, что император не любит черного цвета и у дамы, удостоенной чести быть приглашенной в тесный кружок их величеств, траурный туалет, в особенности в деревне, должен быть весь белый и состоять из круглого платья и замысловатой прически, а все необходимое я получу на следующий день к двенадцати часам.

В половине шестого я была уже у решетки Сен-Клу.

Часовой не сразу пропустил во двор мою карету, и мне пришлось вызвать дежурного камергера, который проводил меня в гостиную.

В качестве гофмейстерины меня довольно холодно встретила герцогиня Монтебелло, еще более усилив мое неловкое положение, так как я не увидела там ни одного знакомого лица. Как потом оказалось, это была ее обычная манера обращения, которой она придерживалась со всеми, что не мешало ей иметь преданных друзей и искренних поклонников. Этим она была обязана столько же своей красоте, сколько и уважению, которое внушала всем, знавшим ее близко [37] Речь о Луизе де Гёэнёк, жене маршала Ланна, 1-го герцога Монтебелло. .

Ровно в шесть часов вышла императрица в сопровождении одной статс-дамы, принадлежавшей к прежней старой аристократии. Имени ее я не помню. Про нее говорили, что она прекрасно знала придворный церемониал Людовика XVI, – достоинство весьма ценное в то время, особенно ввиду приезда молодой государыни. Мария Луиза была одета очень просто – в белое платье, обшитое внизу черной лентой, – это и был траурный туалет, о котором я говорила.

Спустя минуту в гостиную вошли принцесса Боргезе, император и герцог Вюрцбургский, дядя императрицы, тот самый, который сопровождал ее в Париж. За ними следовал Монталиве, министр внутренних дел, – и это всё! Ни свиты, ни пышности – по-семейному.

Сказав мне несколько слов, император позвонил и спросил, поданы ли экипажи, а получив утвердительный ответ, предложил нам сделать маленькую прогулку по парку. Он подал руку императрице, и они сели в изящную коляску, запряженную по-английски шестью великолепными гнедыми лошадьми. Трое придворных конюхов в зеленых ливреях, вышитых золотом, сопровождали экипаж.

Мы следовали за императорской коляской в хорошенькой открытой шестиместной корзинке.

Герцог Вюрцбургский имел очень смущенный вид и лишь изредка перебрасывался словом с принцессой Боргезе, в которую он, говорят, был влюблен, хотя, глядя на них, этого совсем нельзя было предположить. Царившее в нашей коляске молчание нарушалось жалобами трех дам, которые поехали без шляп и теперь были беззащитны перед пылью и солнцем.