Коллектив авторов - Истинная сущность любви: Английская поэзия эпохи королевы Виктории

А близ него стоял и мял траву,
Его немой напарник в славном деле,
Дрожащий, что ягненочек в хлеву,
Весь в белой пене, как в снегах метели.

Лежал олень недвижно в стороне,
Коснувшись родника своей ноздрёю,
Последний вздох он подарил волне
Источника с журчащею струёю.

Своей безмерной радостью влеком,
(Никто не получал такой награды!)
Сэр Уолтер всё бродил, бродил кругом
И всё бросал на это место взгляды.

И он, поднявшись по холму теперь
На тридцать ярдов, три следа раздельных
Увидел, их преследуемый зверь
Оставил на земле в прыжках смертельных.

Лицо сэр Уолтер вытер и вскричал:
«Ещё никто не видел ту картину,
Чтоб в три прыжка скакнул олень со скал
К источнику, в лесистую долину.

Дворец утехи я построю тут
С беседкой пасторальною, зелёной;
Паломникам и странникам приют,
Чертог любви для девы непреклонной.

Умелый мастер чашу возведёт
Для родника под лиственною сенью!
И в тот же день, придя к нему, народ
Названье даст – РОДНИК «ПРЫЖОК ОЛЕНЯ».

Храбрец олень! дабы твоя судьба
Во славе оказалась не забыта:
Поставлю я три каменных столба
Там, где содрали дёрн твои копыта.

И тёплым летом здесь, где пахнет хмель,
Устрою бал своей Прекрасной Даме;
И будут танцы, будет менестрель,
В беседке будут игры вечерами.

Пока не рухнут основанья гор,
Дворец с беседкой будут всем желанны: —
Тем, для кого жилище – Юрский бор [7],
И тем, кто пашет в Свэйле [8]неустанно».

Он повернул домой, его олень
Лежал у родника к воде ноздрями.
– Исполнил рыцарь, что сказал в тот день.
И слава понеслась над городами.

Луна три раза пряталась в чертог,
И чашу получил родник отныне;
Поставить три колонны рыцарь смог,
Дворец утехи выстроил в лощине.

У родника высокие цветы
С деревьями сплелись, прижав к ним донца,
Создав приют лесистый, где листы
Укроют всех от ветра и от солнца.

И тёплым летом здесь, где пахнет хмель,
Устроил рыцарь бал Прекрасной Даме;
И были танцы, был и менестрель,
В беседке были игры вечерами.

Но сэр Уолтер умер – наш герой,
В семейном склепе он лежит под вязом.
Есть тема сочинить мне стих второй,
Сопроводив его другим рассказом.

Я о несчастьях не пишу стихов,
Кровь леденить – то не моё искусство,
Но летом на свирели я готов
Играть для тех, в ком разум есть и чувства.

Я в Ричмонд [9]направляясь на коне,
Стоящие увидел три осины
На трёх углах квадрата, в стороне
Ещё одна – у родника лощины.

Значенье их узнал бы я навряд;
Остановившись на скале укромной,
Узрел я три столпа, стоящих в ряд, —
Последний на вершине виден тёмной.

Унылые деревья без ветвей;
Квадратный холмик с жухлою травою;
Как, может, вы, сказал я без затей:
«Давным-давно здесь было всё живое».

Оглядывал я холм со всех сторон,
Печальней места я не видел ране;
Казалось, здесь весны неслышен звон,
Природа подошла к смертельной грани.

Я там стоял бесплодных полон дум,
Когда старик в пастушеской одежде
Поднялся вверх, и я, услышав шум,
Спросил его, а что здесь было прежде.

Пастух поведал тот же мне рассказ,
Что в первой части смог зарифмовать я,
Сказав: «Веселье было здесь не раз,
А нынче здесь на всём лежит проклятье.

Стоят осины мёртвые кругом;
А, может, буки – все обрубки эти:
Они беседкой были; рядом дом —
Дворец прекрасней всех дворцов на свете!

В беседке той ни кроны, ни листвы;
Вот и родник, и каменные плиты;
А во дворце полдня могли бы вы
Вести охоту за мечтой забытой.

Нет ни собак, ни тёлок, ни коней,
Из родника желающих напиться…
У тех, кто крепко спал, ещё мрачней
Сон становился от такой водицы.

Убийство было здесь совершено,
Кровь жаждет крови; может не напрасно
Решил, на солнце греясь, я давно,
Всему причина – тот Олень несчастный.

Что думал он, с кого он брал пример!
Когда от самых верхних скал по круче
Он сделал три прыжка – и, гляньте, сэр,
Последний был, о, чудо! сколь могучий.

Отчаянно бежал он целый день;
Не мог понять я, по какой причине
Любил то место загнанный олень
И смерть обрёл у родника в лощине.

Здесь он поспать ложился на траву,
Был убаюкан летнею волною,
И первый раз воды пил синеву,
Близ матери тропой идя лесною.

В апреле под терновником густым
Он слушал птиц, рассвет встречавших звонко;
Возможно, здесь на ножки встал грудным,
От родника почти что в полфарлонга [10].

Теперь здесь ни травы, ни тени нет;
В низине грустной солнце не сияет;
Я говорил, так будет много лет,
Природа в этом месте умирает».

«Седой пастух, ты хорошо сказал;
Но мы различны нашим пониманьем:
Когда олень особенный здесь пал,
Он был оплакан горним состраданьем.

Ведь дух, что устремился к облакам,
Что проникает рощи и низовья,
Относится к безвинным существам
С благоговейной отческой любовью.

Дворец утехи – тлен: тогда, потом,
Но это всё ж не светопреставленье;
Природа вновь одним весенним днём
Проявит здесь и прелесть, и цветенье.

А все столпы исчезнут в свой черёд,
Что видим мы, о чём когда-то знали;
Когда же день спокойствия придёт,
Все монументы зарастут в печали.

Один урок! но поделён на два,
Природа учит явно нас и скрыто:
Чтоб с муками живого существа
Спесь и утеха не были бы слиты.

Нет ничего прекрасней в мирозданье!
Тот нищ душой, кого не удивит
Открывшийся величественный вид;
Всё это Сити в нежном одеянье
Красот рассвета; кораблей молчанье,
Соборы, театры, башни, чей гранит
Между землёй и небом так блестит
Сквозь чистый воздух в розовом сиянье.
Нет, никогда луч солнца золотой
Так не ласкал земли моей раздольной,
Не видел я столь царственный покой,
А Темза не катилась так привольно.
Мой Бог! объяты зданья тишиной,
И всё, как сердце мощное, спокойно!

Я брёл, как облачко весною,
Один, меж долом и горой;
И вдруг увидел пред собою
Нарциссов жёлтых целый рой —
В тени деревьев у реки
Бриз волновал их лепестки.