Коллектив авторов - Истинная сущность любви: Английская поэзия эпохи королевы Виктории

Являлся милый, светлый ангел,
В глаза смотревший без вины;
Как знал он, Рыцарь сей несчастный!
То – козни Сатаны;

Как им в безумии отважном
Злодеи были сражены;
Как спас от смерти и насилья
Он Даму той страны;

И как, обняв его колени,
Она рыдала, искупить
Стремясь презренье, что безумство
Смогло в нём породить;

И как его лечила в гроте,
И как прошёл безумства пыл,
Когда на жёлтых мягких листьях
Он к Богу отходил.

Предсмертный вздох его! – закончен
Нежнейшей песенки мотив:
Замолкла арфа, голос дрогнул,
Сочувствием смутив

Мою простую Женевьеву;
Она дрожит от чувств моих,
От песни, музыки печальной,
Хоть вечер – мил и тих;

От страхов, рушащих надежду,
От их невидимой волны,
И что смиренные желанья
Давно приглушены.

Восторг и жалость – слёзы девы,
Румянец и невинный стыд;
Она моё шептала имя:
Я слышу – сон журчит.

Вздымалась грудь её, шагнула
Она чуть в сторону, но взгляд,
Поймав мой, робко подбежала
Ко мне – о, как я рад!

Она рыдала и в объятьях
Своих мне сжала мягко грудь,
Откинув голову, пыталась
В лицо мне заглянуть.

Отчасти страх, любовь отчасти,
Отчасти робости наплыв,
Скорее чувствую, чем вижу,
Страстей её порыв.

Я успокоил деву, гордо
В любви призналась мне она;
Моею стала Женевьева —
Прекрасна и ясна.

Надежда первой страсти так сладка!
Как из-за туч звезды вечерней взгляды,
Как нежное дыханье ветерка
Над ивами, среди речной прохлады,
В златых полях Цереры [20]; – жнец слегка
Ему подставил потный лоб с усладой.

Луиза, я хочу сказать,
Что видеть рад тебя опять
Красивой и здоровой;
Покинувшей свою кровать
С болезнью столь суровой.

Сверкает солнце с высоты,
Дрозды наполнили кусты
Весёлым щебетаньем.
Должна приветствовать их ты
Улыбкой – не страданьем.

Поверь, болезнь твоя подчас
Молиться заставляла нас
В правдивом благочестье,
И слёзы капали из глаз.
Мы все страдали вместе.

К тому ж терзала нас беда:
Ведь не нуждались никогда
Там в девушке прелестной;
Здесь ангелов сочтёшь всегда,
А в небесах им тесно!

Как тих сей уголок лесной!
Любовь дышала здесь, конечно;
Постель из вереска беспечно
Вздымалась ласковой волной,
Тебя желая бесконечно.

Где восемь вёсен, как лежал
Я среди вереска Квантока?
Внимал журчанию потока,
Что скрытно там и тут блуждал,
И жаворонок пел высоко.

Коль воздух с именем твоим
Не зазвучал ещё; пытливый
К чему твой взор? И вздох тоскливый?
И с обещанием благим?
Иль это дух твой молчаливый?

Как знак родимый ищет мать
В давно потерянном дитяти,
Тебя любил я, ждал объятий!
Но той, чью полюбил я стать,
Я был обманут в благодати.

Ты предо мной стоишь, как цель,
Мечта, запомненная снами.
Казалось, кроткими глазами
О страсти говоришь досель;
Во мне струишь ты, Грета, пламя.

Любовь не побуждала ль нас?
Не был ли шёпот непрестанный
Любви, как хохот твой гортанный?
Один лишь голос в тихий час,
Припев, столь громкий и желанный.

У истинной Любви и Страсть чиста;
Земная в ней отражена черта,
Чью суть создал на небесах Творец,
Но переводит на язык сердец.

Легенды славят мастера-творца,
Кто с многих дев писал свою Венеру, —
Когда пылали страстные сердца
И бились от волнения без меры.
Он отбирал на острове своём
У всех красавиц: то румянец алый,
То нежный взгляд, улыбку ясным днём,
То блеск очей, живой или усталый.
Прекраснейшее видя мастерство,
Народ пред ним пал ниц в молитве чистой,
Венком украсив миртовым того,
Чей дар изобразил тебя, Ариста.
Несчастлив тот художник, кто в других
Находит прелесть нежных щёк твоих.

О, Валентин, скажи той деве милой,
Чей образ до сих пор в моих мечтах,
Что вновь я здесь, в тени густой, унылой,
И ночи мрак печален, как монах.
Что в жизни я своей уединённой
Страдаю каждый вечер в тишине
И слушаю тоскливо перезвоны,
Поющие ей так же, как и мне.
Скажи, что я вздыхаю от мученья,
Чарующий представив силуэт,
Глаз волшебство в своём воображенье
И на щеках улыбки дивный свет;
В тот час, когда стихает в роще звук,
Любви своей я чувствую недуг.

Порлок! Ты чуден зеленью долин,
Грядою скал, где папоротник с дроком,
Журчащих вод стремительным потоком
Среди лесов, где путник мог один
Мечтам предаться, и седой канал,
Где в твой залив, крутясь волной, впадал.
Не позабыть тебя, Порлок!
Там летний дождь меня схватил в объятья;
Но буду постоянно вспоминать я
Как здесь, спокойный узник, одинок,
Дня окончанье тщетно ожидал,
И создал свой сонет в пивной, где ленью
Был вдохновлён, и где в уединенье
Уныние рифмовкой прогонял.

Распятый раб с растерзанной спиной
Повис добычей каждой хищной птицы!
Не стонет он, хотя в жестокий зной
Мучительно терзают кровопийцы.
Не стонет он, хотя стервятник рвёт
Живую плоть. Взгляните, вы, кто дерзко
Лишил его и мира и свобод!
И кто в грехе, корысти ради, мерзко
Согласен жить. Вне тлена, наверху,
Иной есть мир: и вы усвойте прежде,
Чем огласить – готовы мы греху
Из-за корысти следовать в надежде, —
Что этот Раб, пред Ним возвысив глас,
Спасёт вас от проклятья в судный час.

Сквозь стан отшельник быстро шёл,
Где каждый воин сник
В почтенье скромном, иль просил
Благословить в тот миг;
Вот так палатки короля
Он без помех достиг.

В палатке Генрих был один:
Сидел над картой он
И планом будущих побед
Был сильно увлечён.

Король на гостя своего
Незваного взглянул,
Узрев Отшельника, ему
Приветливо кивнул,
Святого старца кроткий взгляд
Отвагою сверкнул.

«Раскайся, Генрих, твой захват
Моей земли жесток!
Раскайся вовремя и знай,
Суд божий недалёк.

Я прожил сорок мирных лет,
Где протекает Блез,
Но вот под старость я скорблю,
И смех кругом исчез.