Наташа Михлин - Птенцы велосипеда

– Мама, поиграй с нами в «Уно»[5]!

Виола села на детский коврик, вынула из цепких ручонок Анджело обслюнявленную карточку игры и усадила его к себе на колени.

– Будем играть вместе? – шепнула она в пергаментно-тонкое розовое ушко.

Анджело рассмеялся, Нико фыркнул и потянулся за картой.

***

– А твой-то, слышь? Сергей. Того… С Каринкой. – Желтозубая улыбка казалась хищной, словно женщина готовилась оторвать от Виолы сочный кусок. – Ты че, не знала, что ли? – секундное разочарование сменилось новым, жестоким восторгом. – Да уж все болтают, одна ты ходишь…

Виола не знала, куда деться от этого цепкого, голодного взгляда. Такого знакомого, что казался почти родным.

– Ну ты поди, поговори с ним?

Она стояла, ждала реакции, словно Виола должна была немедленно побежать и что-то этакое сделать. Удовлетворить алчное любопытство, отплатить за донос. Хорошо, в ту минуту у Виолы на руках не было маленького Давида – уронила бы, потому что отнялись руки.

Этот взгляд в спину преследовал ее и в подъезде, исцарапанные стены обрастали глазами, эхо слов било в затылок.

«Твой-то… Того».

В детстве, в Киеве, Виолу называли подкидышем. Она отличалась от сестер даже внешне: большеглазая, темноволосая, задумчивая. И старшая, и младшая любили посплетничать, со вкусом перемывать чужие косточки, сидя на кухне с матерью, жадно следили за последними скандалами. Виола же предпочитала провести вечер с книгой, правдами и неправдами сбегала с шуршащей ехидными шепотками кухни в комнату. Искренне не понимала удовольствия рыться в чужом грязном белье. После таких разговоров она чувствовала себя виноватой перед людьми, чьи имена упоминались на кухне. Ей хотелось хорошенько вымыться.

Быть «другой» трудно, особенно в собственной семье. Поэтому Виола выскочила замуж в шестнадцать, лишь был только уйти из дома, начать жить, в отличии от родных, своей, а не чужой жизнью. Уже через два года родился Давид. Взглянув в серые глазки сына, Виола поняла: вот оно – счастье, и погрузилась в материнство с головой.

Узнав, что муж изменил ей с ее собственной младшей сестрой Кариной, она не ощутила ни злости, ни ненависти, только огромную, как пропасть, растерянность и пустоту. Сергея не было дома, ждать его целую вечность с работы Виола не могла. Немного успокоившись, взяла сына и направилась к матери. Ладно, Сергей, он, в конце концов, всего лишь мужчина. Может, это вышло случайно, ненамеренно. Засмотрелся. Сестра моложе и ребенок не виснет на шее постоянно, как у жены. Но Карина… Ведь она осознавала, кого соблазняет. Но не может быть, чтобы родная кровь совсем ничего не значила!

Когда дверь открылась и Виола встретилась с Кариной взглядом, то поняла: сестра знает, зачем пришел «подкидыш».

– Он сам тебе рассказал? – со знакомой до боли жадностью прищурилась Карина.

Она почти улыбалась. Но, скорее всего, Виоле это показалось. Даже наверняка.

Она вернулась домой, ждать с работы Сергея. В голове теснились мысли и преобладала самая жуткая: остаться одной, с малым дитем на руках, безо всякого опыта вольной жизни в свои восемнадцать.

Давид весело лопотал, глядя на маму из кроватки.

К приходу мужа Виола уже почти убедила себя: Сергей не виноват. Ядовитые испарения с той полной шепотков кухни отравили ему кровь, заставили потерять голову. А Карина просто думала не мозгами, а тем, что между ног. Сергей и правда был очень симпатичным, чего там…

– Давай уедем куда-нибудь, – ночью сказала Виола мужу, изо всех сил прижимаясь к его боку.

– Давай, – пожал плечами он и потянулся за сигаретами.

Он курил, а Виола глубоко вдыхала, втискивала в себя этот дым: запах мужа, первой своей любви. В глазах стояли непролитые слезы.

***

В маленьком скверике привычно журчал фонтанчик. Мартино бросил велосипед, запрыгнул на каменный бортик, подставил рот холодной струе.

– Мы только из дома, – хихикнул Давид.

– Ну и что? – мотнул длинной челкой Мартино, вытирая губы. – Тут вода вкуснее.

– Жарко, – вздохнул Давид. – Поехали в парк.

– Да ну, – скривился Мартино, – там, небось, опять эти сидят.

– Они же тебя не трогают, – пожал плечом Давид. – Да и рановато, еще день.

– Ну да, – вздохнул Мартино и побрел к велосипеду, обтер мокрые руки о шорты. – Но все равно. Давай лучше до пьяцца Сольферино сгоняем!

– Через парк короче.

– Поедем через университет.

Давид засмеялся.

– А что на Сольферино? Фонтан? Забыл уже, как тебя оттуда карабинер выгонял?

– Хочу у воды жить, – серьезно сказал Мартино, трогая ногой педаль. – В маленьком домике на берегу моря. Буду тебя приглашать, а больше – никого.

– О, а как же Мария, романтика, свадьба, десять детей…

– Заткнись, – фыркнул Мартино, – ты мне эту Марию будешь до гробовой доски напоминать?! А дети… бр-р-р!

– Да ла-адно, – протянул Давид, хлопнув друга по плечу, – Нико выводит?

– Меня выводят все, – зверски оскалился Мартино, – Нико, кстати, сейчас не особо лезет…

– Конечно, потому что они с Ноа предпочитают выводить меня, – вполголоса пробурчал Давид.

Раскаленные улицы шуршали опавшими цветками декоративных вишен, сухими узкими олеандровыми листьями. Давид по израильской привычке надевал кепку и везде таскал с собой бутылку с замороженной водой. Мартино же обходился солнечными очками и уличными питьевыми фонтанчиками. Воскресный полдень прижег мостовые, редкие туристы прятались в тени цветных зонтиков и навесов кафе, откуда-то одуряюще пахло свежим хлебом. Двое парней на велосипедах вихрем пронеслись по площади, распугивая голубей, звон колоколов на часовой башне ударил в уши.

Добравшись до Сольферино, они оставили велики у стены. Давид сел на горячий бортик фонтана, Мартино лег на него грудью, опустив руки в воду.

– Значит, уехать хочешь? – спросил Давид.

– Угу. Насобираю денег на какую-нибудь развалюшку, отремонтирую. Но сначала выучиться надо. Ты куда пойдешь? – повернул голову Мартино.

Давид пожал плечами.

– Зависит от того, где будем жить.

Мартино поднял очки и сел на борт, скрестив ноги. Щурясь, смотрел, как друг вытряхивает себе в рот кусочек льда из запотевшей бутылки.

– Но вы же не уедете… Ну, обратно, – полуутвердительно спросил он.

Давид снова пожал плечами, отвернулся.

– А ты хотел бы? – не отставал Мартино. – Уехать?

– Нет. Мне тут хорошо, – мягко улыбнулся Давид. – Но жизнь, знаешь…

Мартино внезапно вскочил на колени и с проказливой ухмылкой толкнул его в грудь. Давид не удержался на краю бортика и рухнул задницей в воду, подняв тучу брызг.

– Идиот! А ну иди сюда…

Вездесущие голуби беспокойно хлопали крыльями, когда на них попадали мелкие капли воды, смех разносился по всей пьяцца Сольферино, отражаясь от сверкающих камней брусчатки. Друзья знали, что одежда высохнет быстрее, чем хотелось бы.