Денис Соболев - Воскрешение: Роман

Комната Арины находилась на втором этаже, и перед сном, когда дом уже затих, затихли соседние дома и даже во многих дальних окнах погас свет, она тихо открыла окно, прижалась к подоконнику и, не зная, как назвать это чувство счастья, ожидания, предчувствия и полноты, погружаясь в прозрачный обморок чувств, долго вдыхала запах сада и летних звезд.

Митя уже спал, и ему снилось, что где-то там, за могилой Анны Андреевны, за Щучьим озером и озером под названием Красавица, даже за поселком Симагино и военной базой, куда им категорически запрещалось ездить на велосипедах, где-то за дальними карельскими болотами в темноте появляются люди. Один за одним, они поднимались, выпрямлялись, как-то странно потягивались и начинали идти, привлеченные дальним запахом света. Во сне ночь была почти беззвездной, а серая луна висела совсем низко над вершинами елей. Небо у них за спинами было высвечено совсем тускло, но даже этого тусклого света было достаточно для того, чтобы очертить эти черные, бессветные, медленно движущиеся фигуры. Скрытые становились явными. Их было много, они были и ближе, и дальше; оказываясь на полянах и прогалинах, выступали отчетливее, высвечиваясь почти до самой земли темными силуэтами; другие же почти полностью пропадали в темноте подлеска. Они шли медленно, но твердо, упрямо и неотступно; Мите стало казаться, что земля постепенно наклоняется и опрокидывается ему навстречу. Ему показалось, что еще немного – и елки, и подлесок, и подступающие темные фигуры покатятся навстречу; но этого не произошло, они лишь подходили все ближе, все четче вырисовывались в просветах лунного неба. И тут кто-то закричал. То ли это кричали бессветные люди, то ли он сам не выдержал и стал кричать в своем сне. Митя проснулся; но время, сделав свой первый ход, так больше никогда не согласилось остановиться.

Теплая галька в ладонях; Арина переворачивала камни, чуть-чуть их сжимая, откладывала в сторону. Приблизила камень к глазам, широко раскрыла ладонь, вблизи мелкие точки на поверхности камня стали разноцветными. Она замерла и тотчас же услышала, как шумит море, негромко, но широко и чуть торжественно. Воздух был пропитан густым и счастливым запахом теплого моря, а от той гальки, что лежала поближе к косогору, подальше от кромки прибоя, пахло тиной. Несколько лет подряд они снимали здесь дачу между морем и подножием гор, в густой прибрежной зелени, рядом с городком под названием Алупка. Точнее, как объяснила ей мама, дачу снимал дедушка Илья, но как раз он-то бывал здесь наездами. То приедет на целую неделю, привезет множество подарков, а то надолго исчезнет, и на все вопросы, когда он вернется, ей будут отвечать недовольно и туманно: «У него много работы». А как-то дедушка приехал и на следующий же день уехал в Форос, дальше по берегу; уехал утром, а вернулся вечером, расстроенный и озабоченный. Из аэропорта в Ялту ходил троллейбус, настоящий городской троллейбус, точно такой же, как к метро «Политехническая», но здесь он шел между горами, вздрагивал на поворотах и постепенно спускался к морю. Это было удивительно и странно. Из Ялты до Алупки они уже добирались обычным автобусом. В то лето они жили здесь все – и Митя, и Поля, и Лева, и мама, и тетя Лена, и бабушка Аня, и даже дядя Женя приехал и остался с ними на целый месяц. А вот папа не поехал с ними вовсе; уехал то ли копать, то ли реставрировать, то ли и то и другое, какой-то свой монастырь, и за это Арина на него немного обиделась.

Когда они приехали, море было еще холодным, конечно, не таким, как дома, но все равно, прыгая в него, приходилось на несколько секунд задерживать дыхание, а потом оно стало теплым, почти как ванна. А еще море было глубоким. По нему было невозможно подолгу брести по щиколотку в воде, как на даче; Арина делала несколько шагов вперед, и вода начинала быстро касаться плеч, потом она чувствовала, как ноги отрываются ото дна, выпрямлялась и начинала плыть, стараясь вытягивать ступни и правильно дышать, как ее когда-то учили в бассейне. Но плавать до буйка ей не разрешали, а вот Мите и Поле разрешали; это было несправедливо и обидно, плавала она лучше их обоих. Теплыми стали и вечера, эти странные крымские вечера, наступавшие рано и быстро, как будто кто-то просто выключал свет. Арина подумала о том, что, когда они уезжали, за окном было так светло, что если проснуться посреди ночи, то в сероватом свете были видны и соседние дома, и земля, и небо. А здесь по вечерам вдоль окруженной желтым светом фонарей дорожки стояли черные тени кипарисов, высокие, острые, почти что и не похожие на деревья, а в уже невидимых кустах стрекотали цикады. В черном небе горели удивительно яркие и близкие звезды, а тетя Лена учила их правильно называть созвездия. Завтракали на террасе. Вечером к ступенькам террасы приходили ежи; Арина это заметила и начала оставлять им молоко в блюдце, постепенно приучая заходить все дальше в дом. По деревянному настилу террасы ежики топали удивительно громко. Она лежала, вглядываясь в теплую крымскую темноту, вслушиваясь сквозь открытое окно в близкое топанье ежей и дальний стрекот цикад, стараясь не уснуть, но все равно засыпала.

А еще здесь было необыкновенно много времени, и дни казались бесконечными. Митя подружился с окрестными детьми, с некоторыми еще в прошлом или позапрошлом году, а вот Арине с большинством из них было скучно; совсем не так, как с книгами. С книгами, как с ежиками, ей не было скучно никогда. Она начинала читать, и шаг за шагом перед ней приоткрывались огромные незнакомые миры, чужие края и страны, джунгли и степи, дни и ночи, прошлое и будущее. Эти миры вспыхивали, наполнялись жизнью и движением. Иногда она погружалась в книги с разбегу, как в море, как тогда, когда они только приехали и оно еще было холодным, задерживая дыхание, а иногда, наоборот, заходила в книгу осторожно, мелкими шажками, почти на цыпочках. Были дни, когда Арина читала и на берегу, под всем своим телом чувствуя выпуклости гальки, упираясь в нее локтями, стараясь устроиться поудобнее, а потом о ней забывая, и до самой ночи, до бабушкиного ласкового «Дети, пора спать» и маминого чуть раздраженного «Сколько тебе надо повторять, отложи книгу, я сейчас выключу свет». Она проживала множество жизней, бывала и мужчинами, и женщинами, и девчонками, и мальчишками, и всякими удивительными зверями, и даже всевозможными существами, о которых дедушка Илья говорил, что их не существует, вроде хоббитов или эльфов, и она тоже знала, что их, разумеется, не существует, но они были более ясными, насыщенными, полными жизнью и смыслом, дышащими, более настоящими, чем то, что дедушка называл настоящим. Она видела их перед глазами и, казалось, могла потрогать за руки.