Максим Сонин - Письма до полуночи

– Я не понимаю, почему она решила покончить с собой, – сказала Таня после паузы.

– Я тоже не понимаю, – сказала я.

– Перебираю в голове все, что произошло, и пытаюсь разобраться, но ничего не выходит, – сказала Таня.

– О чем ты? Что произошло? – спросила я.

Таня задумчиво мяла сигаретный фильтр.

– Не важно, – сказала она наконец, – я просто перенервничала. Скажи, ты пытаешься бросить курить?

Я вздрогнула:

– Почему ты так думаешь?

– У тебя очень виноватый вид, когда ты куришь, – сказала Таня. – Если ты правда хочешь бросить, давай бросать вместе.

– У меня не получается, – сказала я.

– И у меня не получается, – сказала Таня. – Значит, надо попробовать вместе.

Я согласилась, потому что была уверена: если кто-то и сможет заставить меня бросить курить, то это будет Таня. Ведь именно она уговорила меня закурить в конце седьмого класса. До этого я была против курения, против запаха, против сигарет, но один получасовой разговор – и вот мы уже сидели у Тани на балконе и выпускали в небо серые клубы дыма.

– Все надо хоть раз попробовать, – говорила Таня.

У меня слезились глаза, и колени были засыпаны пеплом, но я сразу поняла, что теперь буду курить. Сидя на скамейке возле Бирмаркета, я пыталась вспомнить, почему это было так просто. Что за чувство так переменило мое отношение к никотину? Я не курила, а потом курила, а теперь снова не буду. Все просто.

– Начнем завтра, – сказала Таня, доставая новую сигарету.

Суббота, 16 сентября, вечер

– Может быть, что-нибудь с цифрами? – спросила Таня.

Мы все так же сидели возле Бирмаркета, но я уже убрала руку с ее плеча, и теперь между нами было несколько сантиметров прохладного воздуха.

– Это как? – Я держала перед собой телефон с открытой фотографией – растянутым на весь экран Алисиным квадратом.

– Ну, например, русские буквы привязаны к цифрам, а те, в свою очередь, к английским буквам, – Таня замолчала и задумчиво прикусила губу.

Я представила себе, как ее губы пережимают фильтр сигареты, оставляя на нем красный отпечаток.

– Ты думаешь, она долго это готовила? – спросила я.

– Не знаю, – сказала Таня.

Я увидела, что она задумчиво погасила собственный телефон, и поскорее спросила:

– Думаешь, она стала бы придумывать какой-то сложный шифр?

– В зависимости от того, хотела она, чтобы его кто-то разобрал, или нет, – сказала Таня.

Квадрат снова вспыхнул у нее в руке.

– В смысле? – спросила я.

– Ну, если это просто случайные буквы, тогда это заняло бы очень мало времени, – сказала Таня.

– Странно, что он так похож на квадраты из «СТАККАТО», – сказала я.

– Наверняка она его недавно посмотрела, – сказала Таня.

Мне показалось, что она хочет сказать что-то еще, но не решается. Это было необычно, во-первых, потому, что я редко замечала такие вещи, а во-вторых, потому, что Таня никогда меня не стеснялась.

– Я понимаю. Как ты думаешь, она что-то нам расскажет? – спросила я.

Таня пожала плечами, покрутила телефон туда-сюда. Буквы замелькали у меня перед глазами, и я перевела взгляд на собственную руку, собственное окошко в Алисину жизнь.

– Тебе у нас в классе кто-нибудь нравится? – спросила Таня.

Я чуть не рассмеялась – в прошлый раз она спрашивала меня об этом в шестом классе, в автобусе, который вез наш класс в Суздаль.

– Аня, тебе кто нравится? – спросила Таня, качая ногой.

На ней была теплая куртка, зимние штаны и варежки – сразу чувствовалась материнская забота. Я смотрела в окно и не сразу услышала ее вопрос. Вряд ли она имела в виду наших мальчиков, которые все как один внезапно превратились в безумных и хулиганистых подростков. Из девочек, кроме Тани, я общалась только с Лизой, которая тоже вдруг начала меняться. Она все чаще приходила в школу накрашенной и иногда начинала говорить о вещах, которые меня до этого никогда не интересовали. За пару дней до поездки, например, она спросила, считаю ли я красивым нашего математика, который казался мне скорее частью школьной обстановки, чем полноценным человеком.

– Аня? – Таня попыталась заглянуть мне в лицо.

– Никто, – сказала я, ткнув ее в плечо.

Голова раскалывалась. Мне всегда сонно и плохо в автобусах.

– Не знаю, – сказала я, убрав телефон в карман и поворачиваясь к Тане, чтобы видеть ее лицо. За прошедшие с шестого класса три года она здорово изменилась. Ее лицо стало острее, под одеждой легко читалась грудь.

– И мне никто, – сказала Таня в автобусе.

Она не обиделась на мой тычок и тоже уставилась в окно через мое плечо. Иногда, когда автобус наезжал на кочку, Таня тыкалась носом мне в затылок. Это было щекотно, но не обидно.

– И я не знаю, – сказала Таня.

Она встретилась со мной взглядом и улыбнулась.

Я полезла за сигаретами, чтобы развеять воспоминания душного автобуса. Таня вздохнула – у нее в руке вспыхнул телефон.

– Хочешь, послушаем музыку? – спросила она.

– Хочешь, послушаем музыку? – спросила Таня, доставая из своего розового рюкзака спутанные белые наушники-вкладыши и iPod.

За окном автобуса проносились какие-то серые столбы и поля – мучительно хотелось спать, но окно дрожало так, что, как только я упирала в него голову, та тут же начинала ныть еще сильнее. Если бы это случилось со мной в шестнадцать лет, я бы решила, что голова болит, потому что я уже целых четыре часа не курила.

Таня совсем не выглядела сонной. Она перегнулась через сиденье перед нами, заглянула к Юрцу и Глебу. Они мрачно и медленно играли в дурака, стараясь прятать карты от Екатерины Викторовны, которая иногда бросала в их сторону усталые и полные понимания взгляды. В поездке нам полагалось вести себя пристойно.

– Что делаете? – спросила Таня.

Я поняла, что таким образом она пытается меня растормошить.

– Ничего, Тань, – сказал Юрец, – Отстань, пожалуйста.

– Хмурый ты, – Таня провела по Юриным волосам рукой. – Не унывай.

– Тань, не трогай, – Юра вяло отмахнулся, и я поняла, что его очень сильно укачало.

Таня тоже это заметила и вернулась ко мне.

– Ну так что, музыка? – спросила она, сползая вниз и упираясь коленями в спинку Юриного сиденья.

– Давай, – сказала я, и Таня тут же протянула мне черный наушник-капельку, ее пальцы на мгновение скрылись в выпущенном мною облаке дыма.

– Что ты любишь? – спросила Таня. – Ты любишь Земфиру? – Таня коснулась моего плеча, будто пытаясь выглянуть в окно автобуса.

Ей пришлось сесть ровнее, чтобы дотянуться до моих волос. Я тряхнула головой, не дала себя схватить.

– Не знаю, поставь, – сказала я.

Имя «Земфира» мне было совсем незнакомо, потому что тогда я еще совсем ничего не слушала.

– Песня называется «ПММЛ», – сказала Таня.