Максим Сонин - Письма до полуночи

Алиса стояла, скрестив руки на груди. Восходящее солнце освещало ее лицо, и казалось, будто свет разбивается о ее волосы, почти белые.

Я подошла к основанию лестницы и на несколько секунд потеряла Алису из виду. Меня обступили серые стены, а в ушах засвистел ветер. Я будто проскользила по гранитной шахте в сторону голубого неба.

Когда я вышла на площадку, оказалось, что Алиса прошла несколько метров в сторону Октябрьской фабрики. Теперь солнце било ей в спину. Неудивительно, что я никогда с ней не общалась, – что за мистика?

Я помахала рукой, чтобы она не думала, что я ее не вижу. Бессмысленно, да, но мне не хотелось, чтобы она ушла еще дальше, – на мосту было прохладно.

Стал виден широкий рукав Алисиного свитера (или, может быть, блузки) – она помахала в ответ и, не опустив руки, направилась ко мне. Теперь я смогла разглядеть ее получше: кроме темно-синего, даже фиолетового в лучах солнца свитера, на ней были узкие джинсы и кроссовки, на удивление чистые. Я одернула себя – почему-то со смертью ее отца я записала Алису в нищенки. И вообще, что за подход к человеку? Одета она была красиво и шла так же – уверенно, чуть покачивая головой в такт неслышной мелодии.

Я залезла в рюкзак и достала сигареты, которые купила в круглосуточном магазине возле метро. Вместо того чтобы чувствовать себя виноватой, я обозлилась на продавцов. Я ходила в этот магазин, потому что там меня знали и не спрашивали паспорт. Разве я виновата в том, что магазин не соблюдает законы и не защищает меня от табачной продукции? На меня внезапно навалилась усталость, и, когда Алисе оставалось до меня всего несколько метров, я оперлась о парапет – голова кружилась. Все же нельзя было вставать в такую рань.

– Привет, Ана, – сказала Алиса и сделала шаг, чтобы меня обнять, но почему-то замерла в нерешительности.

– Привет. – Я оттолкнулась от холодного камня и развела руки, стараясь не смять сигарету.

Мне хотелось сделать ей приятное, чтобы перестать думать о курении. Я задела рукой парапет, и сигарета, только что такая чистая, переломилась пополам, раскрошилась. Я бросила ее в реку и полезла за новой. Алиса обняла меня, и несколько секунд я грелась, пытаясь вжаться в ее плечо. Вот только рука в кармане неудобно выгнулась, и мне пришлось отступить.

– Ты часто так рано встаешь? – спросила я, надеясь, что Алиса бросится что-то рассказывать и тогда я смогу молча покурить.

Она отступила, наклонилась, задумчиво улыбнулась – и наконец сказала:

– Иногда.

– Понятно, – я зажгла новую сигарету и вздрогнула – солнце зашло за тучу, на мосту стало холодно. Зачем я сюда пришла?

– Спасибо, – сказала Алиса.

Она тоже оперлась о парапет, провела рукой по волосам и прищурилась, будто пытаясь вглядеться в крыши домов на той стороне реки. Только тут я заметила, что у нее нет с собой рюкзака.

– Ты не пойдешь в школу? – спросила я.

– Нет. Мне, вообще-то, разрешили месяц не ходить, – Алиса смотрела куда-то вдаль, и я вдруг поняла, что это не надменность или мечтательность, – у нее на самом деле не хватало сил собраться и посмотреть на меня.

Так бывает, если долго не спать: три-четыре секунды – и любой предмет выпадает из поля зрения, вытекает из головы.

Я чуть наклонила голову и заметила у Алисы на щеке блестящую полоску: кажется, она плакала – беззвучно, неподвижно. Я придвинулась поближе, так что мое плечо уткнулось в ее фиолетовый свитер, и тут же солнце вышло из-за облаков.

– Хочешь? – Я протянула ей сигарету, потому что больше у меня ничего не было.

Алисины пальцы оплели мою ладонь и сжали ее, всего на мгновение. Я поймала себя на мысли о том, что ей просто нравится ко мне прикасаться. Потом Алиса забрала у меня сигарету и, чуть разведя губы, затянулась. Дым сорвало в сторону Октября.

– Спасибо, – ее голос не дрожал, но я будто почувствовала в нем невыносимую грусть и прижалась к Алисе, попыталась ее согреть: вот что у меня было, кроме сигарет, – немного тепла, да и то напоминало скорее воздух возле тлеющей сигареты.

У меня не было ничего кроме сигарет. Без них я вообще не личность. Я попыталась развить эту мысль, потому что, с тех пор как я решила бросить курить, мне все время казалось, что без сигарет я просто исчезну. Девочка с сигаретой вызывает хотя бы чувство отвращения. Девочка без сигареты может вызвать разве что сердечный приступ у учителя математики.

– Какую музыку ты любишь? – спросила вдруг Алиса, и я увидела у нее в руках телефон – широкий LG.

– Я плохо разбираюсь, – честно призналась я.

Это правда, хотя нельзя сказать, что я редко слушала музыку. Просто все «мои» песни на самом деле были не мои, а Танины. Я даже не была подписана ни на один музыкальный паблик ВКонтакте; иногда только заглядывала в «Музыкальный блог Сырника и Павлова», потому что хотелось ощущать себя хоть чуть более продвинутой. Вот только я не очень понимала, что значит «разбираться в музыке», потому что музыка мне нравилась любая. В зависимости от настроения я могла слушать и AC/DC, и Pentatonix, и Алека Бенджамина, и Гражданскую Оборону. От последней у меня всегда становится гадко на душе, потому что я чувствовала, что ничего яркого я в своей жизни не делаю, борьбой не занимаюсь, режим не осуждаю. То есть, конечно, осуждаю в той степени, в которой его осуждают все мои одноклассники, но не больше.

Алиса вытащила из кармана наушники-капельки, и уже через секунду у меня в ухе заиграла песня – ритмичная гитара и чуть надтреснутый голос. Песня была английская, слова я улавливала плохо.

– Eagle Seagull, – сказала Алиса.

Она качала головой в такт музыке и смотрела на меня. Я отвернулась, чтобы не видеть ее глаза, которые в эту секунду показались мне невыносимо несчастными.

– Эта песня, – сказала Алиса, – о том, как человек пытается объяснить своей девушке, как он ее любит и ненавидит. Она нашла себе нового партнера, и теперь у них очень сложные отношения.

Я никогда не слышала от Алисы такого длинного и пространного предложения.

– А почему он все еще ее любит? – спросила я, чтобы поддержать разговор.

– А почему нет? – спросила Алиса. – Любить того, кого ненавидишь, очень просто, наверное. Потому что и то и другое – иррациональное чувство. Если ты способен на одно, то будешь способен и на другое.

– О чем ты сейчас думаешь? – спросила я.

Алисина разговорчивость меня сильно напугала. Я положила ей руку на плечо, боясь, что она попытается спрыгнуть с моста. В телесериалах люди именно так начинали говорить, перед тем как разрядить в голову револьвер или наглотаться таблеток.

Алиса рассмеялась:

– Я думаю о том, что такое любовь.

– Понятно, – сказала я, потому что добавить мне было нечего.

Я не знала, что такое «любовь». Наверное, это то чувство, которое я испытывала, когда мне очень сильно не хватало человека. Не кого-то определенного: мамы, Тани, – а самого обычного человека. Так бывало – я сидела дома и думала дурацкие мысли. Вот был бы кто-то – в мечтах это человечек без лица, – который сидел бы у ног и клал голову мне на колени. Или, наоборот, я могла бы положить голову ему на колени и молчать. Я осторожно провела рукой по Алисиным волосам. Не нежно, а именно осторожно, чтобы она не заметила. Захотелось вдруг, чтобы кто-нибудь попросил меня встать и сказать: «Я без тебя скучаю».