Теодор Фонтане - Эффи Брист

– Сударыня, не слишком наклоняйтесь. Можно легко вылететь из саней, стоит им зацепиться за камень. Не забывайте, что у ваших саней нет кожаного фартука, и, как я вижу, нет даже крючков для него.

– Да, я не люблю кожаных фартуков; по-моему, в фартукахесть какая-то проза. А вылететь – это еще интересней, только уж прямо в морские волны. Не беда, если придется принять холодную ванну... Впрочем, вы ничего ке слышите?

– Нет.

– Разве вы не слышите музыки?

– Какой? Органной?

– Нет, не органной. Это море, хотя нет, то что-то другое. Мне слышится вдалеке беспредельно нежный звук, почти человеческий голос...

– Обман чувств, больше ничего, – изрекла Сидония, сообразив, что настал подходящий момент завязать разговор. – У вас, сударыня, расстроены нервы. Вам уже чудятся голоса! Молите бога, чтобы это были праведные голоса!

– Я слышала... мне показалось... Пусть это глупо, но мне послышались голоса морских сирен... А там, что там такое? Взгляните туда, вы видите, как в небе сверкает. Это, должно быть, северное сияние?

– Ну конечно, – сказала Сидония, – а вам, сударыня, мерещатся чудеса. Откуда им быть? А если бы они и были, к чему создавать себе культ природы! Между прочим, нам повезло, мы унеслись от разглагольствований нашего друга лесничего, этого тщеславнейшего из смертных, насчет северного сияния. Держу пари, он сказал бы, что небо специально ниспослало ему эту иллюминацию, чтобы сделать его праздник более торжественным. Ну и глупец! И Гюльденклее не нашел ничего лучшего, как славословить ему. А ведь Ринг пытается играть и на религиозных чувствах – недавно он подарил нашей церкви покров для алтаря. Вероятно, к вышиванию приложила свою ручку и Кора. Вот почему на этом свете все идет вкривь и вкось. Всему виною эти нечестивцы, во всем просвечивают их мирские цели. А ведь вместе с ними страдает и тот, кто всей душой предан богу.

– Ах, в человеческую душу нелегко заглянуть.

– Так-то оно так. Впрочем, иногда это и не трудно. И она в упор посмотрела на молодую женщину. Эффи сердито отвернулась, ничего не ответив.

– Да, у некоторых даже очень легко, – повторила Сидония, добившись, чего ей хотелось, и продолжала с довольной улыбкой. – Вот, скажем к примеру, наш лесничий. Я виню всех, кто подобным образом воспитывает своих детей. Но у него есть хоть одна хорошая черта – у него душа нараспашку. Это, впрочем, относится: и к его дочерям. Кора, уверяю вас, уедет в Америку и станет миллионершей или проповедницей у методистов. Во всяком случае, она погибла. Я еще никогда не видела, чтобы четырнадцатилетняя...

В этот момент сани остановились; и когда дамы стали всматриваться, выясняя причину остановки, то заметили, что справа от них, на расстоянии примерно тридцати шагов, остановились и двое других саней: слева остановились сани Крампаса, справа, поодаль, те, которыми правил Инштеттен.

– Что там? – спросила Эффи.

Крузе повернулся вполоборота и сказал:

– Шлон, сударыня.

– Шлон? А что это такое? Я ничего там не вижу.

Крузе покачал головой, словно хотел сказать, что легче задать вопрос, чем на него ответить. Впрочем, он был прав: объяснить в двух словах, что такое шлон, не так-то просто. Но ему на помощь пришла Сидония, разбиравшаяся здесь во всем и уж, во всяком случае, в шлоне.

– Да, сударыня, дело неважное, – сказала она. – Лично для меня это не страшно, я-то великолепно проеду. Сейчас подъедут кареты – они у нас на высоких колесах, да и лошади наши привыкли. Но, а вот с такими санями, как ваши, дело другое. Им не проехать, они провалятся в шлоне, и вам придется, хочешь не хочешь, ехать в объезд.

– Провалятся! Но куда же, фрейлейн Сидония? Я ничего здесь не вижу. Шлон – это, может быть, пропасть?

– Или еще что-нибудь, где пропадешь совсем? Я даже не предполагала, что в этих местах есть подобные вещи.

– Как видите, есть, хотя и немного. Шлон – это небольшой водосток, который выходит здесь справа из Го-тенского озера и почти незаметно вьется по дюнам. Летом он иногда совсем пересыхает, можно проехать, даже не обратив на него внимания.

– А зимой?

– О, зимой дело другое. – Правда, бывает это не всегда, но частенько. Зимой он становится зогом.

– Боже мой, что за названия!

– Да, тогда он становится зогом и особенно опасен, если ветер с моря, потому что он загоняет морскую волну в мелкое русло ручья. Но и это вы не сразу заметите. В этом и заключается опасность – все ведь происходит под землей. Дело в том, что прибрежный песок пропитывается на большую глубину водой, и когда вы едете через эту полосу песка, то неожиданно начинаете погружаться, словно это болото или топь.

– Теперь понятно, – живо откликнулась Эффи. – Это как у нас дома на поймах.

И, несмотря на весь страх, у нее на душе сразу стало и радостно и грустно.

Во время этого разговора Крампас вышел из своих саней и направился к стоявшим у самого края саням Гизгюблера, чтобы посовещаться с Инштеттеном, что же теперь предпринять. Он доложил, что Кнут хочет рискнуть, хочет попытаться проехать, но он дурак и ничего в этом деле не смыслит. Здесь могут решать только те, кто знаком с этой местностью.

Инштеттен, к великому удивлению Крампаса, тоже пожелал «рискнуть». А почему бы и нет? Каждый раз в этом месте разыгрывается одна и та же история. Люди здесь суеверны, с детства напуганы, а на самом деле может ничего и не быть. Не Кнут: он действительно ничего в этом не смыслит, – пусть попробует Крузе, а Крампас сядет в сани к дамам (там есть маленькое сиденье сзади), чтобы помочь им, в случае если сани опрокинутся. Ведь это самое страшное, что может случиться.

И вот Крампас предстал пред дамами в роли посла Инштеттена; весело рассказав о данном ему поручении, он сел согласно приказу на маленькое сиденье, представлявшее собой простую доску, обтянутую сукном, и крикнул Крузе:

– Ну, Крузе, пошел!

А тот уже отвел лошадей шагов на сто назад, чтобы с разбега проскочить через это место. Но в тот самый момент, когда лошади въехали в шлон, они выше лодыжек погрузились в песок, и вывести их оттуда удалось с величайшим трудом.

– Нет, ничего не получится, – сказал майор, и Крузе в знак согласия кивнул головой.

В это время подъехали остальные во главе с каретой Гразенабба, и когда Сидония, наскоро поблагодарив Эффи, попрощалась с ней и заняла – свое место против отца, курившего, как всегда, большую турецкую трубку, карета тронулась по направлению к шлону. Ноги лошадей, правда, глубоко увязали в песке, но колеса легко преодолевали опасность, так что через какие-нибудь полминуты карета Гразенаббов двинулась дальше. За нею последовали и другие. Эффи не без зависти смотрела им вслед. Но в это время был найден выход и для тех, кто ехал в санях, ибо Инштеттен, вместо того чтобы еще раз форсировать шлон, решил просто-напросто мирно объехать его. Словом, поступил именно так, как с самого начала предсказала Сидония. С правого края теперь раздавались указания Инштеттена, предлагавшего ехать через дюны по этому берегу, следуя за ним в направлении к Боленскому мосту. Пока оба кучера, Кнут и Крузе, разбирались в том, что от них хочет Инштеттен, майор, сошедший с саней вместе с фрейлейн Сидонией, чтобы помочь ей, снова вернулся к Эффи и сказал: – Я не могу вас оставить одну, сударыня. С минуту Эффи колебалась, не зная, как ей поступить, затем быстро отодвинулась в сторону, и майор занял место слева от нее.