Теодор Фонтане - Эффи Брист

Инштеттен действительно, как и обещал, писал каждый день. Его письма были особенно приятны еще и потому, что сам он просил отвечать ему коротко и всего лишь один раз в неделю. Эти ответы он получал также регулярно. Они были очаровательно малы и каждый раз восхитительны по содержанию. О более серьезных вопросах: о предстоящих свадебных торжествах, о приданом и о делах, касающихся хозяйства, – писала своему зятю госпожа фон Брист. Инштеттен, который вот уже три года как служил ландратом, обставил свой дом в Кессине если не блестяще, то, во всяком случае, вполне прилично, и по его письмам можно было воссоздать полную картину всего, что там было, чтобы не приобрести ничего лишнего. Наконец, когда госпожа фон Брист получила полное представление обо всем, что ей хотелось узнать, мать и дочь решили съездить в Берлин и закупить там, как выразился господин Брист, «Trousseau» [7]принцессы Эффи. А та была в восторге от предстоящей поездки в Берлин, тем более что отец разрешил им остановиться в «Ноtel du Nord» [8]. «Деньги, которые пойдут на это, можно удержать из твоего приданого. У Инштеттена и так есть все, что нужно». В полную противоположность своей матери, навсегда запретившей мужу подобные «остроты дурного тона», Эффи, даже не заботясь о том, в шутку или всерьез это сказано, радостно согласилась с отцом. Ее мысли были гораздо больше заняты тем, какое впечатление произведут она и ее мать своим появлением за табльдотом, чем «Шпином и Менке», «Гошенгофером» и другими подобными им фирмами, где надлежало делать покупки. Светлые мечты Эффи осуществились, когда настала их великая берлинская неделя. Кузен Брист из Александрийского полка, необычайно шаловливый юный лейтенант, который выписывал «Флигенде блеттер» [9]и вел специальную запись наиболее остроумных анекдотов, предоставил себя на все свободное от службы время в полное распоряжение обеих дам. И вот они сидели вместе с ним у углового окна кондитерской Кранцлера или (в соответствующее время) в кафе Бауера [10], а после обеда отправлялись в зоологический сад смотреть жираф, о которых кузен Брист (кстати, его звали Дагоберт) любил говорить, что они напоминают ему благородных старых дев. Время проходило в строгом соответствии с намеченной программой. Так, на третий или на четвертый день они, как и собирались, пошли в Национальную галерею, потому что Дагоберт хотел показать своей кузине «Остров блаженных» [11]. Хотя фрейлейн кузине. и предстоит в ближайшее время выйти замуж, может быть ей все-таки не мешает заблаговременно познакомиться с «Островом блаженных». За что получил от тетки затрещину веером, сопровожденную, впрочем,: столь милостивым взглядом, что у молодого человека не было никакого основания переменить тон.

Это было поистине блаженное время для всех троих, как для дам, так и для кузена, прекрасно исполнявшего обязанности гида и умевшего ловко сглаживать всевозможные мелкие разногласия. В подобных разногласиях во мнении между матерью и дочерью, как водится, не было недостатка, но все они, к счастью, ни в коей мере не относились к их покупкам. В каком бы количестве ни приобретались отдельные вещи – шесть дюжин или три дюжины, – Эффи была одинаково со всем согласна, а когда по дороге домой возникал разговор о стоимости купленного, она постоянно путала цены. Госпожа фон Брист, обычно весьма придирчивая даже по отношению к своей любимой дочери, воспринимала ее явное безразличие не как проявление легкомыслия, а видела в этом даже известное достоинство. «Все эти вещи, – размышляла она, – ничего не значат для Эффи. Эффи нетребовательна: она живет в мире своих грез, и если бы супруга принца Фридриха Карла, проезжая мимо в своей карете, дружески кивнула ей головой, то и это значило бы для нее не больше, чем ларь с бельем».

И она была права, но только отчасти. К обыденным вещам Эффи действительно не проявляла особого интереса, и, казалось, ей совершенно безразлично, в каком количестве их закупят. Подлинный ее характер проявился несколько позже, когда они с матерью, прогуливаясь по Унтер-ден-Линден, мимо роскошно убранных витрин магазинов, зашли к Демуту, чтобы приобрести все необходимое для предстоящей свадебной поездки в Италию. Эффи нравились только самые элегантные вещи, и, если она не могла купить лучшего, от второсортного она отказывалась вовсе, ибо вещи второго сорта в ее глазах не представляли никакой ценности. Да, она могла отказаться от многого, тут ее мать не ошибалась; в этом умении отречься угадывалась скромная непритязательность. Но зато, когда ей в виде исключения попадалось нечто, чем, как ей казалось, стоило обладать, – в таких случаях Эффи становилась требовательной.

Когда обе дамы отправились в обратный путь в Гоген-Креммен, кузен Дагоберт провожал их на поезд. Эффи и ее мать провели несколько счастливых дней еще и потому, что им не пришлось страдать от неудобного и почти неприличного для их звания родства. «Тетка Тереза, – заявила Эффи сразу же по прибытии в Берлин, – не должна знать о нашем приезде. Пусть она не приходит к нам в отель. Или «Hotel du Nord», или – тетка Тереза, то и другое несовместимо». Мать в конце концов склонилась на ее сторону и в знак согласия поцеловала любимое дитя в лоб.

С кузеном Дагобертом, разумеется, все обстояло совсем иначе. Солдафонства в нем отнюдь не было, а своими веселыми оригинальными манерами, ставшими почти традицией у александрийских офицеров, он умел приятно развлечь и мать и дочь. Хорошее настроение сохранялось у них до самого отъезда.

– Дагоберт, – так было сказано ему при расставании, – значит, ты будешь на моем девичнике и, само собой, с друзьями. Ведь после представления будет бал. Ты вообрази себе: мой первый большой бал, а может быть, и последний. Если ты приведешь шесть товарищей, только не солдат и не торговцев мышеловками и, разумеется, лучших танцоров, то это будет очень кстати. А с утренним поездом вы вернетесь назад.

Кузен обещал, на этом они и расстались. Около полудня обе дамы сошли на своей захолустной железнодорожной станции, среди торфяных болот, и в течение получаса добирались в повозке до Гоген-Кремме-на. Брист был очень доволен, что его жена и дочь опять дома, и забросал их вопросами, большей частью не дожидаясь ответа. Вместо этого в промежутках между вопросами он принимался рассказывать, что пережил за это время.

– Вы только что говорили мне про Национальную галерею и про «Остров блаженных», – ну, а у нас здесь, пока вас не было, тоже кое-что произошло: наш инспектор Пинк с женой садовника... Естественно, Пинка мне пришлось уволить, – кстати говоря, без особого удовольствия. Просто фатально, что такие истории почти всегда приходятся на время уборки урожая. У Пинка вообще золотые руки, только, увы, он не там пустил их в ход, Но оставим это: Вильке уже начинает беспокоиться.