Джон Стейнбек - И проиграли бой

Джим, глядя на двинувшуюся процессию, заставил себя остановиться, вслух приказав:

— Не поддавайся, где твой разум? Не поддавайся.

Женщины почти все бежали за уходящей колонной, а немногие оставшиеся чудно смотрели на Джима: глаза у него завороженно и недвижно глядели вослед человеческому потоку — орудию слепому и страшному. Вот скрылись из вида. Джим, дрожа всем телом, вздохнул и отвернулся. Потрогал больное плечо, надавил — боль быстрее приводит в чувство. Неспешно направился к палатке Лондона, вошел, уселся на ящик.

Полуприкрыв глаза, Мак наблюдал за другом, лишь едва заметная щелочка меж веками выдавала, что он проснулся.

— Джим, я долго спал?

— Всего ничего. Сейчас еще и двенадцати нет.

— Каких только снов не снилось, однако отдохнул хорошо. Пора вставать.

— Поспи-ка еще.

— Зачем? Я ж отдохнул, — он открыл глаза. — И вижу все уже по-иному. Когда намаешься, спишь как убитый. А снилась мне какая-то сумятица.

— Ну и спал бы себе.

— Хватит, — он сел на постели, потянулся. — Что-то произошло, пока я спал? Уж больно тихо кругом.

— Произошло, и немало. Бэрк хотел скинуть Лондона, а тот ему врезал, — Бэрк и с копыт долой, чуть жив остался. Ой, да я ж забыл совсем про него! — Он выбежал из палатки, обогнул ее, оглядел помост. Вернувшись, сказал: — Кто-то успел подобрать.

Мак был уже на ногах.

— Рассказывай! — взволнованно попросил он Джима.

— А в толпе, как увидели кровь, будто с ума посходили. Ну, а Лондон и направь их баррикады сокрушать.

— А я что тебе говорил! — воскликнул Мак. — Увидят кровь, и дело пойдет. Ну, а дальше, что дальше было?

— Уехали, вот и все. Видел бы ты их. Все будто воедино слилось, будто один огромный зверь дорогу заполонил. Даже мне невтерпеж стало. Сам чуть было не пошел, да вовремя одумался, приказал себе: «Стой! Где твой разум!»

— Отлично, — радовался Мак. — Говорят, что от толпы проку мало. А я тебе так скажу: если толпа знает, чего хочет, она не хуже обученных солдат действует, только с большей выдумкой. Так, ну разнесут они баррикаду, а дальше? Ведь они не враз угомонятся, им еще что-нибудь сотворить захочется. А про зверя ты хорошо сказал. Именно: огромный зверь. И он совсем не схож с каждым, кто составляет его силу, да и силы у него больше, чем у всех людей, вместе взятых. И запросы у него совсем иные, чем у людей. Док насчет этого верно говорил. Не угадать, что зверь натворит.

— Пока что разнесет баррикаду.

— Да я не о том. Зверю на баррикаду наплевать. А вот что ему нужно — сам не знаю. Беда всяких там социологов в том, что они изучают народ как группу людей, а это совсем не так. Народ — это тот же самый зверь. И людского в нем не больше, чем в собаке. Д жим, здорово, когда нам удается обратить этого зверя на доброе дело, но мы так мало знаем. Разойдется зверюга — неизвестно, что натворит. — Лицо у Мака разгорелось, но угадывался за радостным волнением страх.

— Тише! Никак наши возвращаются. — Джим подбежал к выходу. Как переменились! Словно бы и не вместе, а вразнобой идут.

Мак подошел. Дорога была запружена людьми. Вот из потока выбрался Лондон и припустил к Маку с Джимом.

— Назад! В палатку! — орал он на ходу.

— С чего бы это? — недоуменно спросил Джим. Но Мак затолкал его в палатку, развязал бечевку и опустил полог.

— Ему лучше знать. Сиди спокойно и жди. Он сам все уладит. Что бы ни случилось, сиди и носа не высовывай.

Ураганным ливнем прошуршали по земле шаги сотен ног, прогромыхали голоса. На брезентовой стене обозначилась квадратная тень-то был Лондон, — и знакомый голос прокричал:

— Спокойнее, ребята, спокойнее!

— Мы ему покажем, кто струсил!

И снова голос Лондона.

— Вас отругали — вот вы и злобитесь. И мой друг здесь ни при чем. А сейчас вы поработали на славу. А мой друг — он друг и вам. Он же день и ночь ради вас старался, намаялся.

Судя по всему, настроение толпы менялось, напор на Лондона ослабел, растворился в разрозненных криках.

— Все ясно, Лондон!

— Но ведь он обозвал нас трусами!

Мак, наконец, перевел дух.

— Ну, Джим, пронесло, чудом пронесло.

Квадратная тень на палаточной стене не шелохнулась, а беспокойные выкрики стали удаляться, озлобленность таяла.

Лондон, однако, не закончил разговор.

— Ну, а если кто из вас думает, что я персики лопаю, зайдите да посмотрите.

— Да что ты, Лондон. У нас и в мыслях такого не было.

— Это все Бэрк придумал, чтоб ему пусто было.

— Он давно против тебя, Лондон, народ подговаривает. Сам слышал.

— Что ж, давайте расходиться, ребята. Меня дела ждут.

Голоса стихли, толпа, очевидно, разошлась, и лишь тогда Лондон откинул полог и устало вошел в палатку.

— Спасибо, — сказал Мак. — Мы на волосок от гибели были. Ты даже и не представляешь, Лондон. А здорово ты их утихомирил. Ох, как здорово.

— Да я и сам испугался, — признался Лондон. — Небось, презирать меня за это не станешь. На обратном пути и меня что-то так разобрало, сам бы тебя придушил, — он ухмыльнулся. — Даже не знаю почему.

— Да и они не знают, — вздохнул Мак. — Так уж мир устроен. Ну, а теперь рассказывай, что на дороге произошло.

— Мы их в лепешку раскатали! И следа от них не осталось. Пробовали нас газом отравить, конечно, кое-кто из ребят закашлялся, слезы из глаз. И все равно им ни за что было нас не одолеть. Как они драпали! А остальных наши буквально втоптали в землю. Ребята удержу не знали.

— В вас стреляли?

— Да они и ружей вскинуть не успели — мы уж у них под носом. Пальнули поверх голов, чтоб попугать, а мы, знай себе, вперед прем. Легавым тоже не очень охота по людям стрелять. Мы накатили, смяли их, баррикаду в щепки.

— Машины с собой брали?

— Целых восемь штук. На них наши самые отчаянные парни ехали.

— Убили кого из легавых? — сурово спросил Мак.

— А кто его знает. Я не следил. Может, убили. Ребята прямо озверели. Их, поди, и с пулеметами не остановили бы.

— То, что надо! — обрадовался Мак. — Да если б мы могли в нужную минуту наддать жару, а сделав дело, хладнокровно притормозить, завтра утром у нас бы революция началась, а к вечеру б кончилась. Ребята что-то уж очень быстро со всем управились.

— До баррикады бегом бежали, почти милю. А уж обратно едва ползли — выдохлись. Меня аж блевать тянет. Непривычен бегать-то.

— Ясно, — кивнул Мак. — Хотя, конечно, бег тут ни при чем. Такая встряска все нутро перевернет. Небось сейчас многие завтрак стравливают.

Лондон словно только приметил Джима. Подошел, размашисто хлопнул по спине.

— Хорошую мысль мне подал. Я Бэрка-то уложил, стою, не знаю, что делать. А тут ребята окружили, чую, злоба в них так и кипит. Еще чуток, и за меня бы принялись или еще за кого. Глядь: ты там рукой машешь на дорогу. Я сразу смекнул, что делать.