Сильвия Эштон-Уорнер - Времена года

Но старший инспектор, кажется, понял. Он не спускает с меня цепких серых глаз.

– Хотя для вас, мисс Воронтозов, – он уверенно преодолевает все барьеры моей фамилии, – весна в этом коридоре, по-видимому, оказалась слишком холодной.

Я вспыхиваю и забываю, что лучше не смотреть так радостно ему в лицо. Передо мной мужчина, еще один мужчина, которому не безразлично, холодно мне или нет. Конечно, он женат. Но мои губы расплываются в улыбке, и я вдруг слышу свой нелепый детский ответ:

– Весна для меня – всегда холод, и только холод!

Как научиться хранить эти мысли про себя? Почему сердце старой девы по первому зову выскакивает из груди, не стыдясь своей наготы? Боже правый, я веду себя хуже, чем Маленький Братик. Умная женщина никогда не допустит, чтобы кто-нибудь догадался о ее мыслях или чувствах, они должны быть окутаны тайной. С помощью каких дьявольских чар удается некоторым мужчинам мгновенно выманить на свет божий живую душу? Я отчаянно боюсь самой себя, но мне все равно хочется броситься к нему в объятия – как Рити, Маленькому Братику, Полю хочется броситься ко мне; я хочу схватить его большие добропорядочные руки, взобраться на его огромные добропорядочные колени и замереть. Сколько мне лет... пятьдесят или пять?! Я разливаю чай, передаю последние чашки и усаживаюсь в большое директорское кресло, слегка отвернувшись от инспектора. Не стоит снова помогать этому человеку читать мои мысли.

Однако благовоспитанный джентльмен в коридоре – это одно, а старший инспектор в бурлящем приготовительном классе – совсем другое, и, когда мистер У. У. Дж. Аберкромби появляется в сборном домике, передо мной уже не обаятельный и заботливый женатый мужчина, а чудовище из моих ночных кошмаров. Привидение спустилось со стропил на землю в образе живого человека. Я боялась этого во сне и наяву. Ничего не стоит моя проспиртованная решимость не обращать внимания на инспекторов, директоров и прочих чиновников, ничего не стоит моя непочтительная неприязнь к нашему достопочтенному служителю господа, ничего не стоит безграничная свобода моего духа, когда я сижу ранним утром в Селахе, – я уничтожена. В подтверждение у меня сводит все внутренности. Нет больше неустанной изобретательницы, нет отважной покорительницы молодых умов! Перед инспектором – маленькая незамужняя женщина. Одинокая женщина. Никто ее не защитит, никто не поддержит, никто ей не поможет. О злой дух, вернись на стропила! Скорее, острые когти Вины уже вонзились в мое горло, я задыхаюсь. Убежать? Разве мать покинет своих детей?

Он стоит в дверях – огромный, руки почтительно сложены за спиной, а сборный домик сотрясается от мощных зарядов энергии, пронизывающих каждого, кто способен их ощутить. Я сама ощущала их в полную меру до нашего чаепития. Если разум лишен защитной оболочки, чувства неизбежно обостряются до крайности. А наш сарай с голыми стропилами как раз то место, где от этого никуда не уйти. Наедине с детьми я забываю о своем несчастье. Но сейчас на моем утлом суденышке появился сдержанный, седой, высокий, подтянутый, проницательный, вежливый призрак во плоти, и я вся – комок нервов. Печальное зрелище – инспектор на пороге класса – подтверждает, что мой разум и вся моя профессиональная жизнь навсегда лишены защитной оболочки. Лишены оболочки. Я утратила ее где-то в начале пути, как только стала работать под наблюдением инспекторов. Может быть, расставаясь со своими иллюзиями, я одновременно рассталась и с ней, как расстаешься с кожей, которая сходит вместе с липким пластырем. Теперь я так же беззащитна, как самый простодушный малыш в моем классе. Какое несчастье обрушилось на нас! Как я боюсь этих рук за спиной!

Но мысль, как страх, становится острее, когда нет защитного покрова. Потому что мгновенно задевает сердце. Котенок Матаверо громко мурлычет у меня на плече и бьет хвостом по лицу, а я уже готова допустить, что гость в дверях не так страшен, как мне показалось в первую минуту. Во-первых, к нему подходят дети – верная примета! – а во-вторых, его это, видимо, не смущает. Дети задирают головы, чтобы разглядеть сияющую вершину, и я начинаю сомневаться: вдруг это не призрак, а сама благожелательность шести футов ростом? В конце концов, решаю я в смятении, бывают же чудеса. Они случаются каждый день. Боль отпускает, я стою, запрокинув голову, не сводя с него глаз, как Марк, Севен, Блоссом, и, не опереди меня Уан-Пинт, я бы сама задала какой-нибудь нелепый вопрос.

– Ты зачем сюда пришел? – радостно вопрошает Уан-Пинт.

– Я пришел к мисс Воронтозов.

– Ты ее приятель? – деликатно осведомляется Матаверо.

– У него седые усы, – замечает Севен.

– Как ты себя зовешь? – спрашивает Таме.

– Сколько тебе лет? – интересуется Вайвини.

– Ты здорово пьешь? – наступает Блидин Хат.

– Почитай «Гоубой кушин», – просит Пэтчи.

– Это, наверное, инспектор, – предостерегает Марк. – Моя мама сказала: «Берегитесь инспектора!»

– Хочешь я тебе почитаю, хочешь? – Вики примостилась у ноги-колонны.

– А мисс Воттот, она снимает туфли, когда играет с нами. Она ходит на своих ногах, – доносит какая-то маленькая сплетница.

– Ага. Правда. И еще у нее вошки в волосах. Я видала, видала, как она их ловит. Мисс Вонтопоп.

– Ого-го! У мисс Воттакок вошки в волосах! У мисс Воттакок!

Ну что ж. Все кончено, хотя я еще не начала. Если бы он мог снизойти до нас! Здесь, внизу, мы все так неприглядны. Мне хочется взять на руки кого-нибудь из малышей, но я боюсь обидеть котенка. Рыжий петух в дверях разглядывает нас из-под гребешка – ему интересно, что происходит, щенок Тамати вылезает из-за пианино и подкрадывается поближе – вдруг что-нибудь перепадет от гостя. На самом деле инспектор удостоился весьма торжественной встречи, но боюсь, он об этом даже не подозревает.

– Ага, правда! А еще она мажет голову маслом для волос!

– Я не употребляю масла для волос, – с негодованием возражаю я. – Это просто запах... запах... Блоссом, носовой платок!

– Я нюхал, нюхал! – наступает Блидин Хат.

– Это просто запах... запах дезинфицирующего раствора, я наливаю его в глину... и руки пахнут. Рубашка, Матаверо!

– Я видала, как она вынимает вошек у себя из волос.

– Это вошки Рити! Они перепрыгнули ко мне от Рити на прошлой неделе. Я только сегодня наконец их поймала!

Ну что ж, по-моему, все кончено.

У его ног толпятся дети и животные, одни возвращаются к прерванным занятиям, будто волны откатываются от берега, другие стоят, слушают. Вайвини не упускает случая подойти поближе, ее огромные глаза-озера до краев полны любопытства.

– Не лезь вперед, – сердится Матаверо; этикет имеет для него такое же большое значение, как для его дедушки, он не может допустить, чтобы его унизили в глазах постороннего.