Пэлем Вудхауз - Том 18. Лорд Долиш и другие

И вот наступил тот самый момент, с которого, если вы помните, я собирался начать эту историю, пока приятель-литератор не вразумил меня. Как уже упоминалось, я сидел в кресле, а напротив, в другом кресле, перелистывая картинки в «Нэшнл джиографик», сидел мальчик, чем-то похожий на маленького лорда Фаунтлероя. Левая щека у него вздулась, как и у меня, из чего я заключил, что мы оба томимся в ожидании грозного вызова.

Как я заметил, это был ребенок с необычайными внешними данными, которые не портила даже распухшая щека. Золотистые кудри, большие выразительные глаза и длинные ресницы, затенявшие их, когда он опускал взгляд на «Нэшнл джиографик».

Я никогда не знаю, как вести себя в подобных ситуациях. Ободрить друг друга, обменявшись приветливыми замечаниями, пусть всего лишь о погоде, или промолчать? Я как раз взвешивал эту проблему в голове, когда мой сосед в очередной раз отложил свой журнал и в упор посмотрел на меня. — А где остальные ребята? — спросил он.

Я задумался. Смысл вопроса ускользал от меня. Странный ребенок. Один из тех, кто, как принято выражаться, говорит загадками. Он продолжал смотреть на меня вопросительно, я ответил таким же взглядом.

Потом, решив взять быка за рога и отметая все частности, я спросил:

— Какие ребята?

— Газетчики.

— Газетчики? — удивленно переспросил я. Он нахмурился.

— Так вы не репортер?

— Нет.

— Тогда что здесь делаете?

— Пришел рвать зуб.

Казалось, мальчишка был неприятно удивлен.

— Не может быть, — сказал он подчеркнуто сухо.

— Очень даже может, — ответил я.

— Это я пришел рвать зуб.

Мне в голову тут же пришло возможное решение.

— А если мы оба, — выложил я свою идею, — пришли рвать зуб? То есть, ты один, а я другой. Так сказать, зуб «А» и зуб «Б»?

Мальчик все еще выглядел встревоженным.

— Вам на сколько назначено? — спросил он подозрительно.

— На три тридцать.

— Не может быть! Это мне назначено на три тридцать.

— В таком случае, мне тоже, — поджал я губы. — И. Дж. Зиззбаум выразился в высшей степени определенно. Мы договаривались по телефону, и его слова не давали никакого повода для сомнений. «Три тридцать», — сказал И. Дж. Зиззбаум так же ясно, как я тебя перед собой вижу.

Ребенок слегка успокоился. Наморщенный лоб разгладился, взгляд стал мягче. Он явно больше не подозревал во мне похитителя или бандита. На него будто снизошел небесный свет.

— Вот оно что, Зиззбаум! — протянул он. — Тогда понятно. А мне нужен Буруош.

Оглядевшись, я только теперь заметил, что двери имеются по обе стороны приемной. На одной из них было написано «И. Дж. Зиззбаум», а на другой — «Б. К. Буруош». Таким образом, загадка благополучно разрешилась. То ли будучи старыми приятелями по зубоврачебному колледжу, то ли из соображений экономии парочка клыкодеров обходилась одной общей приемной.

Убедившись, наконец, что на его права никто не покушается, Ребенок стал сама вежливость. Видя во мне уже не соперника, а своего ближнего, оказавшегося в аналогичных скорбных обстоятельствах, он осведомился с доброжелательным интересом:

— Сильно болит?

— Чертовски сильно, — скривился я.

— У меня тоже. Ух ты, как болит!

— И у меня «ух ты».

— У вас куда больше отдает?

— Не знаю… во все места, с головы до пяток.

— У меня тоже. Ну и зуб мне достался!

— И мне.

— Спорим, мой хуже, чем ваш?

— Ха!

Подумав, он выложил главный козырь:

— Мне дадут газ!

— Мне тоже, — парировал я.

— Спорим, мне больше, чем вам?

— Ха!

— Спорим на триллион долларов?

Мне показалось, что беседа снова начинает терять дружеский дух и вот-вот скатится до уровня обычной перепалки. Поэтому, в надежде восстановить гармонию, я решил переменить тему и задать вопрос, который заинтриговал меня с самого начала — помните, когда я заметил, что мальчишка говорит загадками? Что означали его таинственные слова?

— Может, ты и прав, — сказал я примирительно. — Однако, так или иначе, почему ты вдруг решил, что я репортер?

— Потому что их сюда скоро целая толпа набежит! — усмехнулся он.

— Да что ты говоришь?

— Вот увидите. Репортеры, фотографы и все прочие.

— Зачем? Смотреть, как тебе рвут зуб?

— А как же! Мой зуб — отличная тема для новостей.

— Да неужели?

— Еще бы. Завтра он будет на верхних полосах всех газет.

— Твой зуб?

— Мой зуб. Послушайте, когда мне в прошлом году вырывали гланды, это потрясло основы цивилизации! Я вам не просто какой-нибудь, знаете ли…

— Хочешь сказать, ты знаменитость?

— Вот-вот, как раз это и хочу сказать. Я — Джо Кули.

Твердо придерживаясь правила не появляться там, где, согласно донесениям моих осведомителей, можно встретить детей, я никогда не видел своими глазами этого сорванца. Однако имя его мне, разумеется, попадалось. О нем, как вы знаете, упоминали и Энн, и Эйприл Джун.

— Ах, вон оно что! — улыбнулся я. — Джо Кули? Понятно.

— Вот-вот, я самый и есть.

— Как же, слыхал.

— Еще бы!

— Кроме того, я знаком с твоей нянькой.

— С кем? — возмутился он.

— Ну… с гувернанткой или как там она называется. Энн Баннистер.

— Ах, она… — протянул он. — Энн — классная девчонка.

— Согласен, — кивнул я.

— Просто супер, и не слушайте, если кто-нибудь скажет иначе.

— Не буду.

— Суперкласс, — продолжал он. — Да, сэр, вот что такое Энн…

— Эйприл Джун, — прервал я его, — тоже о тебе говорила.

— Правда? И что же?

— Что ты снимался в ее последней картине. Лицо мальчишки потемнело.

— Вот как? — фыркнул он злобно. Он был явно задет за живое. По-видимому, желая лишь поддержать беседу, я случайно вторгся в святая святых. — Ну и нахальство! В ее, значит, последней картине. Это она была в моей последней картине!

Пофыркав еще немного, он снова поднял «Нэшнл джиографик». Журнал заметно дрожал в его руках. Лишь через некоторое время, справившись с чувствами, он снова заговорил:

— Значит, вы знаете эту гадину?

Теперь и я, в свою очередь, задрожал от ярости.

— Кого?

— Эту гадину, Эйприл Джун.

— Как ты сказал? — набычился я.

— Я сказал, гадину. С какой стороны ни смотри, ничего Другого не высмотришь.

Я с трудом овладел собой.

— Знай, что ты говоришь о женщине, которую я люблю!

Мальчишка открыл было рот, но я остановил его холодным жестом:

— Я бы попросил!

В приемной снова воцарилась тишина. Он перелистывал свой «Нэшнл джиографик», я перелистывал свой. Некоторое время ничего нового не происходило. Потом я подумал: «Черт с ним!» — и решил протянуть оливковую ветвь. Глупо двум товарищам по несчастью на пороге расставания с зубом сидеть и отгораживаться друг от друга «Нэшнл джиографиком» вместо того, чтобы приятной беседой отогнать мысли о предстоящем испытании.