Ярослав Гашек - Похождения бравого солдата Швейка во время Мировой войны Том II

— Говори уж прямо —ты, верно, пролил сгущенное молоко? — спросил поручик Лукаш, отпив глоток кофе. — Или чего доброго, ты жрал его ложкой точно суп? А ты знаешь, что тебе за это будет?

— Так что у меня трое детей, господин поручик! Пожалейте! — захныкал Балоун.

— Ну, берегись же, Балоун. Я в последний раз предупреждаю тебя и советую бросить твои повадки. Разве тебе Швейк ничего не говорил?

— Говорил, что меня повесят в двадцать четыре часа, — ответил Балоун, трясясь всем телом, как в лихорадке.

— Да перестань ты трястись, дурачина, — с улыбкой сказал поручик Лукаш, — и постарайся лучше исправиться. Выкинь ты эти мысли об еде из твоей глупой башки и скажи Швейку, чтоб он поискал на вокзале или поблизости чего-нибудь вкусненького поесть. Дай ему вот эту десятку. Тебя я не посылаю, ты пойдешь тогда, когда нажрешься доотвалу… А между прочим, не съел ли ты мою коробку сардин? Нет, говоришь? А ну-ка, принеси-ка мне eel

Балоун передал Швейку, что господин поручик посылает ему десятку, чтобы он, Швейк, разыскал на вокзале что-нибудь вкусное поесть; потом он со вздохом вытащил из чемодана поручика Лукаша коробку сардин и с тяжелым сердцем понес ее своему барину.

Бедняга так радовался, что поручик как будто забыл про эти сардинки, а вот теперь все пропало! Поручик оставит их, вероятно, у себя в вагоне, и Балоун их больше не увидит. Балоун чувствовал себя обездоленным.

— Так что, дозвольте доложить, господин поручик, вот они, ваши сардинки-то, — с горечью промолвил он, передавая коробку ее собственнику. — Прикажете открыть?

— Нет, нет, Балоун, не надо. Отнеси ее опять на место. Я хотел только удостовериться, не запустил ли ты туда свою лапу, потому что мне показалось, когда ты принес мне кофе, что у тебя губы как будто в масле. .. А что, Швейк уже пошел?

—Так точно, господин поручик, пошел — вздохнув с облегчением, ответил Балоун. — Он сказал, что господин поручик останутся довольны и что все будут господину поручику завидовать. Он пошел куда-то с вокзала и сказал, что знает тут все места до самой Ракош-Палота, и что если поезд уйдет без него, то oн отправится в автомобильную роту и догонит нас на автомобиле на ближайшей станции. И еще он сказал, что пусть у нас не беспокоятся, что он знает свой долг и нагонит наш эшелон, если бы даже ему пришлось нанять за свой счет извозчика до самой Галиции, и что деньги, которые он потратит на извозчика, у него можно удержать из жалованья. Так что вам ни в коем случае не надо о нем беспокоиться, господин поручик!

— Пшел вон! — уныло промолвил поручик Лукаш...

Из канцелярии коменданта пришло сообщение, что поезд пойдет только в два часа дня на Гэдэллэ-Ошо и что офицерам будет выдано по два литра красного вина и по одной бутылке коньяку. Говорили, что это вино — какое-то не дошедшее по назначению пожертвование в пользу Красного Креста. Как бы то ни было, это вино словно с неба свалилось, и в штабном вагоне сразу стало весело. Коньяк был марки «Три звездочки», а вино — хороший лафит.

Только поручик был все время чем-то удручен. Прошло уже более часа, а Швейк все еще не возвращался. Прошло еще полчаса, и тогда к штабному вагону стала приближаться странная процессия, вышедшая из канцелярии коменданта станции.

Впереди шествовал Швейк, серьезно и с больше достоинством, точно древний мученик-христианин, которого ведут на арену цирка.

Его сопровождали по одному с каждой стороны венгерские гонведы с примкнутыми к винтовкам штыками. Слева выступал взводный из команды, охранявшей вокзал, а за ним видны были фигуры — женщины в красной юбке со складками и мужчины в венгерских сапогах, круглой маленькой шляпе и с подбитым глазом; в руках у него была испуганно кудахтавшая курица.

Вся эта компания полезла в штабной вагон, но взводный прикрикнул на человека, державшего в руках курицу, и на женщину и потребовал, чтобы они оставались на платформе.

Когда Швейк увидел поручика Лукаша, он многозначительно подмигнул ему.

Взводный попросил разрешения переговорить с начальником 11-й маршевой роты и передал поручику Лукашу протокол, составленный в комендатуре; поручик с ужасом прочел:

Начальнику 11-й маршевой роты 91-го пехотного полка для дальнейшего направления. При сем препровождается рядовой пехотного полка Швейк Иосиф, состоящий по его словам ординарцем означенной маршевой роты 91-го пехотного полка, по обвинению в грабеже, учиненном у супругов Иштван из Ишатарчи, в районе станционной комендатуры.

Основание: Рядовой пехотного полка Швейк Иосиф самовольно завладел за домом супругов Иштван в Ишатарче в районе станционной комендатуры бегавшею по двору и принадлежащею означенным супругам Иштван курицею, а также нанес хозяину курицы, пытавшемуся отнять ее у него, при сопротивлении удар в правый глаз, — вследствие чего был задержан подоспевшим патрулем и препровожден в свою воинскую часть, а курица возвращена хозяину.

Дежурный офицер (подпись).

Когда поручик Лукаш расписывался в принятии Швейка, колени у него дрожали.

Швейк стоял очень близко от него и заметил, что поручик забыл пометить число месяца.

— Так что дозвольте доложить, господин поручик, — сказал он,— у нас сегодня двадцать четвертое. Вчера было двадцать третье мая, когда Италия объявила нам войну. Когда я теперь выходил за ворота, никто ни о чем другом и не говорил, как только об этом.

Гонведы и взводный удалились, и остались только супруги Иштван, то-и-дело пытавшиеся пролезть в штабной вагон.

— Если бы у вас была еще пятерочка, господин поручик, — повествовательным тоном начал Швейк, — мы могли бы эту курочку купить. Дело в том, что это разбойник хочет за нее пятнадцать гульденов, но тут он уже считает и десять гульденов за свой подбитый глаз. Но мне кажется, господин поручик, что десят гульденов за какой-то паршивый глаз слишком дорого. Вот у нас в кабачке «Старуха» токарю Матвею выбил кирпичом всю челюсть с шестью зубами, и это обошлось всего-на-всего в двадцать гульденов, а ведь тогда деньги стоили гораздо дороже, чем теперь... Чтoбы повесить человека, и то у нас в Праге платят палачу только четыре гульдена, а тут…

— Поди-ка сюда, — позвал Швейк человека с подбитым глазом и курицей в руках, которую он взял из рук своей супруги. — А ты, старуха, оставайся там.

Тот вошел в вагон.

— Он понимает немного по-немецки, — заметил Швейк — знает все ругательства и сам тоже может довольно хорошо ругаться по-немецки.

— Ну, так вот десять гульденов, — обратился он к нему: — Пять гульденов за курицу и пять за подбитый глаз. Понял? Здесь штабной вагон, бродяга! Давай курицу-то!

Он сунул ошеломленному человеку десять гульденов, взял у него курицу, свернул ей голову; потом выпроводил его из вагона, причем по-приятельски схватил его за руку и от души потряс ее, приговаривая: