Льюис Уоллес - Бен-Гур

– Веришь ли ты пророкам, господин?.. Теперь, Эсфирь, дай Книгу Пророка Михея.

Она подала ему требуемый сверток. "И ты, – читал он, – Вифлеем-Ефрафа, мал ли ты между тысячами Иудиными? из тебя произойдет Мне Тот, Который должен быть Владыкою в Израиле...".

– Это то самое дитя, Которого видел Валтасар и Которому он поклонился в пещере. Веришь ли ты пророкам, господин? Дай мне слова Иеремии, Эсфирь.

И, получив требуемый сверток, он продолжил чтение: "Вот наступят дни, говорит Господь... возвращу Давиду Отрасль праведную, и будет производить суд и правду на земле. В те дни Иуда будет спасен, и Иерусалим будет жить безопасно...".

– Воцарится Царь, он будет Царем, господин мой! Веришь ли ты пророкам?.. Теперь подай мне слова сына Иудина, чуждого малейшего подозрения.

Эсфирь подала ему Книгу Пророка Даниила.

– Слушай, господин мой, – сказал Симонид. – "Видел я в ночных видениях, вот, с облаками небесными шел как бы Сын человеческий... И Ему дана власть, слава и царство, чтобы все народы, племена и языки служили Ему; владычество Его – владычество вечное, которое не прейдет, и царство Его не разрушится".

– Довольно. Я верю! – воскликнул Бен-Гур.

– И что же? – спросил Симонид. – Если Царь придет бедным, неужели же господин мой не уделит ему из своих богатств?

– Уделить?.. О, я отдам ему все до последнего шекеля и до последнего вздоха. Но зачем говорить, что он придет бедным?

– Дай мне, Эсфирь, слова Господа, изреченные Им через Захарию! – сказал Симонид.

Она передала ему один из свертков.

– Послушай, как Царь войдет в Иерусалим.

И он читал: "Ликуй от радости, дщерь Сиона... се Царь твой грядет к тебе, праведный и спасающий, кроткий, сидящий на ослице и на молодом осле, сыне подъяремной".

Бен-Гур глядел в сторону.

– О чем ты задумался, господин мой?

– О Риме, – отвечал он мрачно, – о Риме и его легионах. Я жил с ними в лагерях. Я знаю их.

– А! – сказал Симонид. – Ты будешь начальником легионов нашего Царя, набирая их из миллионов людей.

– Миллионов! – воскликнул Бен-Гур.

Симонид некоторое время сидел задумавшись.

– Вопрос о власти не должен тревожить тебя, – сказал он наконец.

Бен-Гур вопросительно взглянул на него.

– Ты воображаешь себя одесную Царя, смиренно грядущего, а слева наглые легионы кесаря...

– Да, таковы мои мысли.

– О господин мой, – продолжал Симонид. – Ты не знаешь, насколько мощен наш Израиль. Ты воображаешь его печальным старцем, плачущим на реках вавилонских. Но пойди в Иерусалим на следующую Пасху, встань на улице Ксиста и взгляни, каков он. Обещание, данное Богом отцу нашему Иакову при возвращении его из Падан-Арамы, было законом, в силу которого наш народ не переставал множиться даже в плену; он приумножался под пятой египтян, и оковы римлян служили только обильной для того пищей, и теперь он стал настоящей нацией, или, вернее, целым союзом народов. Но это только одна сторона, господин мой; в действительности, чтобы измерить мощь Израиля, нельзя ограничиваться его естественным простором, но необходимо присоединить к этому распространенность его веры, что охватывает собой все концы ведаемой нами земли. Обыкновенно принято думать и говорить, что Иерусалим – весь Израиль, но это то же, что выдавать вышитый лоскут за парадную одежду кесаря. Иерусалим не более как камень храма или сердце тела. Отвернись от созерцания легионов, как бы сильны они ни были, и сочти рать верных, ожидающих древний призыв: "все по шатрам своим, израильтяне"; сосчитай, сколько нас в Персии, сынов людей, что предпочли не возвращаться с вернувшимися; сосчитай наших братьев на рынках Египта и дальней Африки; сосчитай еврейских колонистов, добывающих средства к жизни на Западе, например, в торговых центрах Испании; сосчитай наших кровных единоверцев и прозелитов в Греции, и на островах, и в Понте, и здесь, в Антиохии, и в странах, пролегающих вплоть до поганых ворот Рима; сосчитай поклонников истинного Бога, живущих в палатках пустынь, как по сю, так и по ту сторону Нила; сосчитай обитающих за Каспийским морем, и даже в древних странах Гога и Магога. Отдели всех, ежегодно высылающих дары святому храму в знак своей преданности Богу, – отдели их, дабы и они могли быть сочтены. И когда ты подведешь итоги, ты получишь сумму вооруженных рук, ожидающих тебя, господин мой, ожидающих того царства, которое уже приготовлено для Того, Кто "будет творить суд и правду" над всею землею как в Риме, так и в Сионе. И тогда ты получишь ответ на вопрос, что может сделать Израиль и Его Царь.

Он горячо рисовал эту картину.

Слушая его, Ильдерим вскочил, как бы заслышав призывный звук трубы, и воскликнул:

– О, если бы мне вернуть мою молодость!

Бен-Гур сидел молча. Он понимал, что эта речь была призывом к нему посвятить свою жизнь и состояние тому таинственному Существу, которое служило центром великих упований как Симонида, так и набожного египтянина. Мысль эта, как мы видели, уже не раз являлась ему, но она являлась и исчезала как идея, вызываемая более или менее сильным порывом чувств. Теперь было не то. Теперь ее излагал человек, поставивший ее целью своей жизни, мастерски ее разработавший и доведший ее до дела. Как бы скрытая до сих пор, перед Бен-Гуром раскрылась дверь, озаряя его потоком света и указывая ему путь служения великому будущему, полному и сознанием исполненного долга, и удовлетворением всех требований его гордости и сладчайших наград. Оставался еще один неразъясненный пункт.

– Положим, Симонид, что все сказанное тобой верно, – сказал Бен-Гур, – что Царь придет и что царство Его будет подобно Соломонову, что я всецело готов отдать и себя, и свое богатство на служение Ему: более того, я согласен, что и моей судьбой и твоим быстрым накоплением неслыханных богатств руководил промысел Божий, – но что же из этого? Неужели же мы должны идти ощупью, как слепцы, ожидать пришествия Царя или Его призыва? Ты богат годами и опытом. Ответь мне!

Симонид немедленно отвечал:

– Для нас нет выбора, нет. Это письмо, – он указал на послание Мессалы, –сигнал к действию. Мы недостаточно сильны, чтобы противостоять союзу Мессалы с Гратом. Они убьют тебя, если мы будем медлить. Насколько они щадят, ты можешь судить, взглянув на меня.

Дрожь пробежала по нему при этих страшных воспоминаниях.

– Мой добрый господин, – продолжал он, несколько успокоившись, – насколько ты тверд в этом намерении?

Бен-Гур не понял его вопроса.

– Я помню, каким прелестным казался мне мир во времена моей молодости.

– И однако же, – прервал его Бен-Гур, – ты был способен на великую жертву.

– Да, во имя любви.

– Но разве у любви нет других столь же мощных побуждений?

Симонид покачал головой.