НОРМАН МЕЙЛЕР - ЛЕСНОЙ ЗАМОК

Так что его страхи распространялись на все семейство и простирались на много месяцев вперед. Ежевечерне он читал литературу по пчеловодству и мало-помалу впадал от нее в полную зависимость.

Он смастерил третий улей, который пока был ему без надобности, и гордился проявленным мастерством, хотя, понятно, его самопальной поделке было далеко до настоящих «лангстроттов».

Однако работа его успокоила. Грудь колесом, он важно объявил жене: «У кого в жилах течет добрая немецкая кровь, тому понятно, что благословение дарует нам не Господь, а тяжкий труд». Хотя это было, пожалуй, не слишком удачное замечание. Почему он завел речь о немецкой крови, а не об австрийской?

Этот вопрос дал ему новую пищу для размышлений. Справедливо ли, что той или иной нации присущи свойственные только ей достоинства? Потому что, если это не так, то с какой стати славить немецкую кровь? И почему, собственно говоря, не австрийскую? У него был император, вечно решающий огромные и (часто) идиотские проблемы поддержания мира и согласия между подданными империи Габсбургов: чехами, венграми, итальянцами, поляками, евреями и сербами, не говоря уж о цыганах. А вот у немцев такой проблемы просто-напросто не было. За что им, разумеется, следовало благодарить Бисмарка, объединившего все эти жалкие удельные княжества. Людвиг I и Людвиг II, прозванный Безумцем, баварцы, а все баварцы рождаются сумасшедшими. Но пруссаки еще хуже. У каждого пруссака шило в жопе. Так с какой стати рассуждать о немецкой крови? «А с такой, — ответил он самому себе, — что я прекрасно понимаю, что это такое».

Но понять он этого как раз не мог, хотя в каком-то смысле и понимал. Разница между «понимать» и «понять» представляла собой философскую загадку. Алоис и сам почувствовал себя в некотором роде философом. Что ж, для выходца из глубинки совсем недурно. Он испытывал искушение обсудить «философскую загадку» в местной пивной, но по размышлении решил этого не делать. Там, в Фишльхаме, подобрались идиоты. И ему было жаль попусту потраченного на них времени. Тем не менее уже в ноябре он начал появляться в пивной едва ли не сразу же после полудня, что служило лишним доказательством (имелись, впрочем, и другие) того, что он совершенно обленился. Именно поэтому он, воздержавшись на пару дней от визитов в пивную, растянул на ветвях дуба, под которым стояли ульи, сетку, чтобы отпугнуть птиц, которые должны были прилететь по весне. Он подумал даже о том, не навестить ли Старика, но вспомнил, как тот чудовищно пахнет, и предпочел воздержаться.

Прошло совсем немного времени, и он уже вернулся в пивную. Кое-что отрадное в визитах сюда все же было: идиоты теперь считали его крупным специалистом по пчеловодству. Все наставления Старика плюс все знания, почерпнутые Алоисом за последнее время из книг, он преподносил теперь как свои собственные открытия. Алоис не сомневался в том, что честность и скромность представляют собой человеческие достоинства и демонстрировать их надлежит в общении с вышестоящими. Тогда как нижестоящих надо превращать в покорных слушателей, изо всех сил внушая им, что, слушая тебя, они внемлют мудрецу. Поскольку для местных жителей он был более доступен, чем Старик, именно ему и выпадала роль главного эксперта. Один из здешних фермеров уже нанес ему визит, чтобы посоветоваться насчет обзаведения пчелами. Алоис буквально ошеломил его объемом и детальностью информации о том, как надлежит правильно кормить пчел в зимнее время.

Эта небольшая лекция позволила ему вновь почувствовать себя специалистом, каким он был до ухода на пенсию.

«Вся трудность, — объяснил он посетителю, — заключается в том, чтобы смастерить хорошую кормушку. Потому что нужно не только вливать жидкий корм, затянув горлышко кувшина частой сеткой, как я вам только что объяснил, но и сам сосуд приходится держать вверх дном строго над отверстием, чтобы питание досталось именно тем, кто в нем особо нуждается. Вы улавливаете мою мысль?»

Собеседник явно не улавливал. Задолго до того, как воскресный посетитель, будучи изрядно обескуражен, соизволил распрощаться, Алоису стало ясно, что хотя бы с этой стороны конкуренция ему на следующий год не грозит.

Агентура сообщила мне множество незначительных эпизодов вроде только что пересказанного. Моим подручным было не понять глубины Алоисовой тревоги. Вскоре после ухода изрядно озадаченного посетителя Алоис впал в тоску, предчувствуя, что с его колонией вот-вот случится что-то страшное.

Целый вечер он просидел над книгами, но тоска не пошла на убыль. Ночами ему теперь снилось, будто он живет в одном из «лангстроттов», превратившись в пчелу, став пренебрежимо малой частью обитающего в бесконечной глубине и темноте роя. Как ориентироваться в таком мраке? Как жить в нем? Какой прок от жала, сбитого с толку полным отсутствием света?

В конце концов, этот сон превратился в самый настоящий кошмар, и теперь заинтересовал даже столь бесчувственных субъектов, как мои подручные. Рой бесконечно разрастался во сне, вылетал из улья и уносился вдаль. И исчезал бесследно.

Так что же, по весне пчелы и впрямь улетят? Во сне он тянулся к Кларе, клал руку ей на живот. Тот был уже огромным, хотя родить она должна была только в январе. Что за великана она вынашивает?

Она просыпалась от его прикосновений, поуютнее устраивалась в его объятиях, но ему хотелось поделиться с нею своими сомнениями, чтобы не оставаться в пугающей тьме одному. И вот уже она бодрствовала и была глубоко несчастна.

— Надеюсь, — начинал Алоис, — ты больше не разговаривала с господином Ростенмайером?

И она уже знала заранее, о чем пойдет речь дальше. Господин Ростенмайер был владельцем магазинчика в Фишльхаме, и у него в лавке раз в неделю они с Анжелой покупали то немногое, что не росло на их собственном огороде. Ростенмайер нравился Кларе, и она помаленьку начала разговаривать с ним о перспективахпродажи меда с гитлеровской пасеки. Алоис предостерег ее против каких бы то ни было твердых договоренностей, потому что в вопросе о предполагаемой продаже не исключал собственной кооперации со Стариком. Тем не менее ей нравилось думать о том, что торговать их медом будет все-таки такой приятный человек, как Ростенмайер, и в этом случае она станет передаточным звеном и будет приносить домой денежку-другую. Стоило ей задуматься над этим, и ее большой палец сам принимался тереться об указательный.

Но теперь Алоис принял окончательное решение скооперироваться со Стариком и поставил ее об этом в известность.

— А я — то думала, — сказала она во тьме, чувствуя, как его рука гладит ей живот, — что этот человек тебе не понравился. Да, я помню, что ты сказал: от него воняет.