Дзюнъитиро Танидзаки - ЛЮБОВЬ ГЛУПЦА

— Я сам все приберу и вычищу, а ты ступай в сад! — говорил я и начинал сметать пыль. Но сколько я ни чистил, пыли набиралось еще больше, я не мог с этим справиться. Делать нечего, несколько раз я даже пытался нанять служанок, но все они не выдерживали больше пяти дней. Кроме того, у нас не было помещения для прислуги и мы чувствовали себя неловко в присутствии постороннего человека. Получив прислугу, Наоми ленилась еще больше, не хотела ударить палец о палец и только и знала, что командовать: «Пойди туда, пойди сюда, принеси то-то и то-то…» Ей даже не приходилось самой ходить за тем или иным блюдом в ресторан. В конечном итоге, держать прислугу оказалось для нас невыгодно, да и мешало «развлекаться», как мы привыкли.

Я хотел откладывать каждый месяц хотя бы по десять — двадцать иен, но расходы Наоми так выросли, что об этом нечего было и думать. Каждый месяц она обязательно покупала себе новое кимоно. Правда, это были дешевые шелка, но шила она не сама, а отдавала портнихе; поэтому кимоно обходилось в пятьдесят — шестьдесят иен. Если ей не нравилось какое-нибудь кимоно, она совала его в стенной шкаф и вовсе не надевала. Любимые кимоно она занашивала буквально до дыр, шкаф ломился от этих старых лохмотьев. А обувь!.. У нее было бесконечное количество японской обуви, как выходной, так и будничной. Она покупала тэта и дзори почти каждые десять дней, и хоть стоили они не так уж дорого, но при таком количестве это превращалось в изрядную сумму.

— Тэта непрактичны, лучше носить туфли, — сказал я ей.

Раньше ей очень нравилось ходить в туфлях и в хакама, как настоящей школьнице, но теперь, даже идя на уроки, она не надевала хакама и жеманно говорила:

— И так сразу видно, что я настоящая уроженка Токио. Я могу быть одета как угодно, но обувь должна быть изящной! — подчеркивала она мои провинциальные взгляды. Чуть ли не каждый день она брала у меня три — пять иен на мелкие расходы: концерты, трамвай, учебники, журналы, книги… Кроме того, занятия английским языком и музыкой стоили двадцать пять иен, которые нужно было платить регулярно каждый месяц. При таких расходах нелегко было укладываться в четыреста иен.

Деньги — такая штука, что только начни их тратить, и они исчезнут в одно мгновенье. За эти три-четыре года я истратил все свои сбережения и от них уже ничего не осталось.

Я человек, не способный делать долги. Если я сразу не плачу по счету, я не могу чувствовать себя спокойно. При приближении 31 декабря [11] «При приближении 31 декабря…» — По давней и до сих пор соблюдаемой традиции, все долги должны быть непременно уплачены до наступления нового года. Последний срок расчетов — 31 декабря. испытываю невыразимые муки.

— При таких тратах нам будет не на что жить… — пытался я урезонить Наоми.

— Ну и что? Разве нельзя сказать, чтобы подождали? — говорила Наоми. — Мы живем здесь четыре года, так почему бы им не подождать, пока мы заплатим? Скажем, что уплатим через полгода, и все охотно подождут. Нехорошо, что Дзёдзи-сан такой робкий и совсем не умеет изворачиваться! — говорила она. Однако все свои покупки предпочитала оплачивать наличными, зато плату по счетам хотела отсрочить, приурочив к выдаче наградных, В то же время она сама не умела отказывать кредиторам и придумывать разные благовидные предлоги.

— Я не люблю. Это мужское дело, — говорила она и, когда наступал конец месяца, неожиданно исчезала из дому.

Могу сказать, что я отдавал Наоми все, что зарабатывал. Моим заветным желанием было сделать Наоми красивой, избавить от нужды, чтобы она спокойно росла и развивалась; поэтому, каких бы трудов мне это ни стоило, я продолжал потворствовать ее прихотям. Значит, нужно было экономить на чем-то другом; к счастью, я ничего не тратил на себя, но все же иногда случалось, что коллеги по работе устраивали встречи, — тогда я старался всяческими способами уклониться, хоть это и было неблагородно. Я экономил на всех своих расходах — на одежде и на еде. Каждый день, садясь в электричку, я брал себе билет третьего класса; у Наоми был сезонный билет во второй класс.

Я тоже не любил стряпать, но кушанья из ресторана стоили дорого, поэтому я сам готовил себе еду. Наоми это не нравилось.

— Мужчина, а возитесь на кухне! Смотреть противно! — говорила она. — Дзёдзи-сан, ну почему вы круглый год носите один и тот же костюм? Надо быть более элегантным! Мне не нравится, что только я одета хорошо, а Дзёдзи-сан — плохо. Я не буду с вами появляться на людях!

Если бы она перестала появляться со мной в обществе, все мое счастье исчезло бы. Пришлось сшить себе так называемый элегантный костюм и ездить вместе с Наоми во втором классе. Чтобы не уязвлять тщеславие Наоми, мне тоже пришлось шиковать. Таково было положение дел, я ломал голову, как свести концы с концами, а тут еще нужно было каждый месяц платить сорок иен госпоже Шлемской. Кроме того, нужно было купить костюм для танцев. Наоми ничего не хотела слышать. Наступил конец месяца, у меня как всегда оказались деньги, и она, ни с чем не считаясь, потребовала, чтобы я ей их отдал.

— Неужели ты не понимаешь, что если я сейчас отдам тебе деньги, завтра нам нечего будет есть!

— Ничего, как-нибудь выкрутимся!

— Да как же?… Никак не выкрутимся!

— Зачем же тогда брать уроки танцев? Хорошо, с завтрашнего дня мы никуда не будем ходить, — сказала Наоми, злобно посмотрев на меня своими большими, полными слез глазами, и внезапно замолкла.

— Наоми-тян, ты сердишься?… Наоми-тян!.. Повернись ко мне!.. — в тот вечер, ложась в постель, сказал я, тряся ее за плечо. Она лежала, отвернувшись от меня, и притворялась спящей.

— Слышишь, Наоми-тян! Ну, повернись же на минутку ко мне!.. — Я ласково дотронулся до нее и повернул к себе; она не сопротивлялась и покорно дала себя повернуть, не открывая глаз.

— Что с тобой? Все еще сердишься?

Она молчала.

— Послушай… Э-э… Ну, зачем сердиться? Как-нибудь выкрутимся…

Молчание.

— Открой глаза… Ну, открой же! — с этими словами я пальцами приподнял ее веки с мелко дрожавшими ресницами. Словно спрятанные в раковинах моллюски, показались глаза, не только не сонные, но откровенно сердито смотревшие на меня.

— Хорошо, на эти деньги купи, что хочешь.

— Но ведь если я их истрачу, нам будет трудно…

— Ну и пусть… Что-нибудь придумаем!

— А что?

— Напишу на родину, попрошу прислать денег.

— А пришлют?

— Безусловно, пришлют. Ведь я впервые обращаюсь к родным. Несомненно, мать поймет, что жизнь вдвоем в собственном доме требует больших расходов.

— Но не тяжело ли будет вашей матери? — спросила Наоми с серьезным видом.

На словах Наоми как будто заботилась о моих родных, но в действительности в глубине души уже давно думала: «Мог бы попросить у матери…» Даже я смутно догадывался об этом.