Уильям Голдинг - Бумажные людишки

— Скажите, Мэри-Лу… Чего вы хотите для Рика?

Мэри-Лу задумалась; вернее, она попыталась думать. От усилий ее очаровательный лобик чуть-чуть наморщился.

— Ну, давайте же! Вы же должны себе это представлять!

— Того, что он сам хочет, надо полагать.

— Профессорского звания? Кафедры? Книг? Выступлений по телевидению? Славы? Богатства? Может, поста или звания — я не знаю, как это делается — в Библиотеке Конгресса?

— Я…

— Да?

— Вы не хотите кофе, мистер Баркли? Со сливками? С сахаром?

— Просто черный кофе. Я Уилф, прошу вас. Ладно, поставлю вопрос иначе. Вы имеете представление, почему Рик пристает ко мне? Понимаете, писателей ведь как собак нерезаных. Их определенно больше, чем профессоров филологии, если учесть, что многие занимаются и тем, и другим. Только давайте без подлизывания. Мне нужна холодная, честная правда.

— Думаю, он восхищается вашим творчеством.

Я поморщился, но Мэри-Лу продолжала с детской наивностью:

— И от меня требует того же.

Я почти допил кофе, пока нашелся с ответом.

— Милая моя, это действительно довольно взрослое чтиво — кроме, конечно, «Хищных птиц». Тут я дал себе волю. Кондотьеры!

Она кивнула с умным видом:

— Вот и Рик так говорит.

— Он действительно так говорит?

— Да, сэр. Он сказал что-то вроде того, что вы это писали с прицелом на экранизацию.

— Вовсе нет! Просто… понимаете, люди в четырнадцатом веке действительно были такими. Нормальный человек тогда был… головорезом. В Италии, во всяком случае. Ну ладно. Если он так полагает, зачем он пристал ко мне?

— Он сказал, что в данный момент никто другой вами не занимается.

— Я поражен до глубины души.

— Он никого не мог найти. А уж он искал, мистер Баркли, Уилф, и я тоже искала. Я же была его студенткой, вы знаете. Мы вместе работали над вами, сэр. Он говорил, что в таких исследованиях идут, как правило, ноздря в ноздрю. Поэтому чрезвычайно важны быстрота и точность. Мы должны знать предмет до мельчайших подробностей.

— То есть меня.

— Он говорил, что инвестирует время и деньги в вас… Уилф… и мы не можем позволить себе ошибку.

— Возможно, он ее уже сделал, и очень большую.

— Это была комната на первом этаже с окнами во двор, разве не так?

— Не понимаю, о чем вы говорите.

— «Фелстед Регина».

— Коттедж? Тот, что в конце тропы? Перед лесом?

— Да, сэр, тот, в котором вы родились. Мы сделали снимки. Это та самая комната, правда?

— Так говорила мама. Ей лучше знать. Господи.

— Окошко совсем крохотное.

— Боже мой, Боже мой.

— Я что-то не так сказала?

Я налил себе еще кофе и выпил одним глотком.

— Нет, нет. Пожалуйста, продолжайте. Значит, вы… помогаете Рику.

— Хм. Понимаете, тут еще мистер Холидей.

— Не знаю никакого мистера Холидея.

— Он богат. То есть действительно богат. Он читал ваши книги. Ему понравилось.

— Как мило, когда богатые умеют читать.

— Ну да. Особенно для них самих, не так ли? Больше всего ему понравилась ваша вторая книга, «Все мы как бараны».

— Откуда вы знаете названия моих книг, если вы их не читали?

— Я специализировалась по фитодизайну и библиографии. Его секретарша, то есть мистера Холидея, говорила, что ему особенно понравились «Все мы как бараны». Больше всего он цитировал оттуда одну фразу.

— Вот как.

— Дайте припомнить, смогу ли я ее воспроизвести. Вы там признались, что вам нравится секс, но для любви вы не пригодны.

После этого мы оба молчали долгое время. Какое? В романе я бы взглянул на настенные часы, заодно отметив узорную отделку вокруг стекла, а потом поразился бы, когда это минутная стрелка успела проскочить от десяти до двенадцати. Но на стене никаких часов не было. Ладно. Я задумался. Но ничего вокруг не было, просто прошло много времени. Мэри-Лу отставила чашку.

— Позвольте…

— Нет, постойте минуточку. Не уходите. Я имею в виду — почему? Почему мистер Холидей? Он что, проповедует теорию секса без любви? Ради Бога!

— Нет, Уилф. Мистер Холидей очень любит дам.

— Тогда непонятно, при чем тут я. Ладно, поставим вопрос иначе. Он что, выбрал меня из справочника, тыкнув наудачу булавкой?

— Ни в коем случае! Он прочел эту книгу…

— «Все мы как бараны».

— …а потом затребовал все остальные…

— Потрясающе!

— …а потом приказал секретарше разузнать подробнее. Она вышла на президента Астраханского университета. Понимаете, мистер Холидей уже построил для них экуменический храм, лыжный трамплин со снегометным агрегатом и настоящие теннисные корты…

— Понятно, ему вожжа под хвост попала. Он поговорил с Риком…

— Я уже говорила, мистер Баркли. Это была его секретарша. Сам он избегает контактов с кем бы то ни было. По крайней мере…

— Кроме женщин из своего гарема. Старый козел!

— Но он не стар, мистер Баркли! Уж никак не старее вас.

Пауза.

— Он, случайно, не писал бестселлеры?

— Вряд ли. Нет. Точно не писал. Но это оказалось настоящим прорывом. То есть Рик, расставшись с фонетикой, решил специализироваться на вас — потому что любит ваши книги, мистер Баркли, он их действительно любит. Потом секретарша мистера Холидея связалась с президентом университета, тот вызвал профессора Сондерса, и пошло!

— Но такой богач может позволить себе не одного писателя — он может их коллекционировать, как женщин!

Мэри-Лу кивнула. Потом, стоило мне подумать, что я уже испил чашу унижения до дна, Мэри-Лу перечислила других писателей, которыми интересуется мистер Холидей. Ни одного знакомого имени.

Я взял записку Рика, повертел в руках и положил обратно. Мужчины без любви. Что-то в этом есть. Мама, отец, которого я никогда не видел, Элизабет, Эмили. По-моему, персонаж в «Все мы как бараны», который утверждал, что не способен на любовь, был просто фигурой, которую я ввел ради динамики сюжета; но разве он, в конце концов, не говорил от моего имени? Мне иногда бывало одиноко. Но это было одиночество человека, хотевшего людей вокруг себя, какого-то шума и движения, некоторой жизни. Женского тела мне хотелось все реже и реже. Даже это признание абсолютной женственности Мэри-Лу нисколько не было, утверждал я самому себе, грубым — оно было несколько отеческим, защитным, сочувственным, грустным.

Она встала с кресла:

— Пора.

— Вы уходите?

Надо было сделать что-то невинное и многозначительное, например, взять ее руку и поцеловать ее. Можно было подпустить цветистой риторики. Мужчины без любви! Столько опасностей менее чем за сутки!

Но она полагала, что да, ей пора идти, что она благодарит за кофе — мы оба забыли, что принесла-то кофе она. Закрыв за ней дверь, я постоял в маленькой прихожей, разглядывая свои пустые чемоданы на полках. Это было бесполезно и опасно. Надо было немедленно бежать, и не только от него, но и от нее тоже. Это же надо — дать себя увлечь ребенку от горшка два вершка, дать себя увлечь юному телу, в котором мозгов как у обрывка веревки!