Халлдор Лакснесс - Салка Валка

Только к вечеру случилось нечто непредвиденное. Уйдя, как всегда, доить корову, Сигурлина не вернулась. Когда пришло время ложиться спать, старая Стейнун обратилась к Салке:

— Наверное, мама решила заглянуть в Армию? Я только не понимаю, куда она девала молоко.

Они обыскали кухню, коридор, но напрасно. Ведра с молоком нигде не оказалось. Наконец девочка побежала в коровник. Оказывается, ведро с молоком стоит там на скамейке, как будто женщина отлучилась на минутку.

Но потом выяснилось, что Сигурлина вовсе и не заходила в Армию. Нет, она не была здесь всю страстную неделю, не заходила и в тот день. Тогда Салка Валка побежала в соседние хижины, но там уже ложились спать, и Сигурлина к ним не заходила. Накинув на себя одежду, соседи пришли в Марарбуд. Молча просидели они здесь до полуночи, никто не предлагал им ни кофе, ни хлеба с маргарином. Одни полагали, что Сигурлина пошла в Квиум, чтобы повидаться со своим бывшим женихом, другие отрицали такую возможность. Так и сидели все в полной растерянности, а дождь барабанил по окнам. Наконец один из рыбаков сунул в нос солидную понюшку и сказал:

— Вернется она или нет — одно совершенно ясно: приниматься за поиски до утра бесполезно.

— Спокойной ночи, — сказали мужчины.

— Спокойной ночи, — вторили им женщины. — Спокойной ночи!

Стейнун и Салка остались в кухне одни. Они стали рассуждать; прежде чем уйти, Сигурлина подоила корову. Возможно, корова лизнула ее в плечо или даже в щеку. Стоило девочке подумать о материнской щеке и о грубом шершавом языке коровы, как у нее к горлу подкатил ком, и она сказала, что пойдет спать. Она сидела на краю кровати, когда открылась дверь и на пороге появился слепой старик. Он устремил на девочку невидящий взор.

— Такова жизнь, дитя мое, — сказал он. — Так или иначе, она кончается… Вот уж семнадцать лет, как я ослеп. Не знаю, плачешь ли ты сейчас или нет. Я только хочу сказать тебе, что в наших краях плакать бесполезно. Здесь тебя никто не утешит, кроме тебя самой. Я вот живу в Осейри более шестидесяти лет. Быть может, вам, молодым, и удастся выйти в люди. Мы, старики, не смогли этого добиться. А сейчас уже поздний час. И нет ничего лучше сна, для тех, кто слеп и кто зряч. Нужно заботиться о себе; насколько это в наших силах, если мы хотим встать завтра. В таких местечках люди мало чем могут помочь друг другу. Спокойной ночи!

Девочка никогда не слышала прежде, чтобы старик говорил так тепло и дружелюбно.

И в этом поселке наступило благословенное пасхальное утро. Истинный день радостного торжества священной виноградной лозы. В Армии пели:

Но если присмотреться повнимательнее, вряд ли этот день можно назвать днем и еще меньше весенним. Солнце ведь и не показывалось. Видимо, оно не получило указаний выглянуть над Осейри. Горы были сплошь окутаны туманом до самого подножия, где лепились жалкие домишки, а с неба, не переставая, лил дождь.

На рассвете на берегу, не сговариваясь, стали сходиться люди, молчаливые, хмурые, одетые в старые, поношенные пальто из домотканой шерсти, и рыбаки в клеенчатых плащах. Одни пошли вдоль берега в одну сторону, другие — в противоположную. Здесь было несколько человек из Армии спасения, и среди них лейтенант Тордис Сигуркарлсдоттир и кадет Гудмундур Йоунссон. Никто не знал, кому первому пришла мысль отправиться на берег. Было ли это решение принято сообща, тоже никому не известно. И тем более никто не обмолвился ни единым словом о том, что привело их сюда, на берег, в этот ранний час. Они просто сходились сюда один за другим по какому-то молчаливому соглашению.

Вскоре пришли дети. Мальчишки вели себя уверенно, им не терпелось показать взрослым, на что они способны. Они-то знают, с чего положено начинать в подобных случаях. Четыре человека должны обыскать заливчики вокруг Торунгсхулена, а пятеро — пройти вдоль берега до горы Ерн, советовали они. Хорошо бы взять лодку и проехаться до пещер.

— Никто вас сюда не звал, — сердито ответил им мужчина, которого они пытались убедить своими доводами. — А ну-ка, убирайтесь по домам! Пользы от вас здесь никакой!

Девочки не проявляли ни своей заинтересованности, ни осведомленности. Они стайкой сбились на берегу и стояли с открытыми шейками, посиневшими от холода, с мокрыми носами и пристально смотрели на Салку Валку. Никто не баловался и не дразнил ее.

Все принялись за поиски, обшаривая берег в этот серый пасхальный день. Только к полудню люди, обследовавшие Лерурна — так называлось это место, — собрались вместе. К ним подошли другие, и вскоре те, кто обыскивал фьорд, поняли, что поиски можно прекратить. Салка Валка тоже подошла. Люди столпились вокруг серой груды на песке. На женщине было серое старенькое платье, прохудившееся под мышками и на локтях, серые чулки, полученные в подарок на прошлое рождество, разбитые башмаки из лошадиной кожи, купленные старым Эйольфуром прошлой осенью в долине за шестьдесят пять эйриров. Водоросли обвились вокруг ног. Одна рука была отброшена в сторону, синевато-белые пальцы растопырены. Другой рукой она крепко сжимала шнурки детских башмачков. Это была красивая пара ботиночек, которые она взяла с собой в вечность на случай, если встретит своего сыночка разутым. Несколько морских улиток прицепились к ее груди, как украшение. Один глаз водянисто-голубого цвета уставился в небо, словно вопрос, навсегда застывший в пасхальной ночи. Другой глаз и щека были покрыты песком. Этой стороной волна прибила женщину к берегу. Труп перевернули на спину. На лицо налипли водоросли. Кто-то снял их, и взору представился широко открытый рот с черными корешками зубов на верхних деснах. Он был забит песком. В ноздри тоже набился сырой песок. В волосы впуталась всякая всячина — мусор, улитки, но косы не расплелись. Вероятно, причесываясь накануне, она туго завязала их толстой шерстяной ниткой. Вообще волосы как-то сбились, их казалось слишком мало, и это придавало лицу необычно строгое выражение. Бесцветный глаз с опухшими веками все вопрошал и вопрошал небо, без устали, настойчиво смотрел вверх. Живые закрывают глаза мертвым, чтобы убедить себя, что те спят, хотя нет явлений, более чуждых друг другу, чем сон и смерть.

Люди окружили со всех сторон этот пасхальный цветок своего бедного берега, они откашливались, затягивались табаком, К этому всегда нужно быть готовым. Нетрудно оступиться на узкой дорожке жизни; подчас кажется, что человеческая судьба полным цветом расцветает среди морских водорослей. Одни бросаются в пучину сознательно, другие случайно, некоторые — в день своей свадьбы, другие днем-двумя позже. У тебя есть табак?