Халлдор Лакснесс - Салка Валка

Салка Валка знала двух девушек, которых соблазнил Аунгантир. Одну отослали на Север, другая осталась здесь. Она заказала себе смешную красную шляпу в надежде, что весной он вернется и снова будет забегать к ней по ночам. Фу ты, черт! Знала она и замужнюю женщину, которая путалась с Аунгантиром. Некоторые говорили, что все прошлое лето он обхаживал жену пастора. «Пусть только попробует сделать что-нибудь подобное со мной, — думала Салка. — Я ему покажу! Раздушенный пузырь, пустой внутри. До чего же он противный».

Салка выглянула в окно и стала наблюдать за птицами. Говорят, у птиц температура тела значительно выше, чем у человека. Стайка гаг, вспорхнув с маленького заливчика, полетела к морю. Самцы пытались отвлечь своих возлюбленных от стаи нежным воркованьем, в котором было столько ласки и тепла. Они были так заботливы. Они протяжно тянули: «О-о-о-о, в о да-в о да-в о да». Казалось, голосом они хотят проникнуть в самую душу и убедить, что по другую сторону фьорда существует иной мир, удивительный, прекрасный, о котором можно поведать только песней, призывным криком. А может быть, эти водяные птицы, которые прилетают издалека, хранят в своей душе под дорогостоящим пухом какие-то удивительные качества, сулящие необыкновенную тайну, весну? Морская ласточка совсем другая птица, она ничуть не романтична. Она прилетает сюда с определенной целью и делает все, что ей положено, охотится за мелкой рыбешкой и червяками, движения ее уверенны и точны. Кажется, что крик ее предвещает беду или несчастье, но это не так, просто она шлет любовные призывы. До чего же забавны эти птицы! Девушка рассмеялась. Некоторые говорят, что у птиц нет добродетелей, что у них нет верности, они летают, куда им вздумается. И все же, если выдернуть у птички перышко, у нее появляются слезы на глазах.

Такие странные мысли приходили в голову девушке под шум примуса и запах денатурата, который, кстати сказать, превращается просто в зловоние, когда исходит изо рта сына управляющего. Ее стало клонить ко сну. Она взяла таз, налила воды, сняла свитер и стала мыться. Она тщательно вымыла шею и руки. Упругость собственных мускулов доставляла ей удовольствие. Она знала, что у нее хватит силы побороть любого, самого дюжего парня в поселке. Она ходила в брюках, сшитых по своей собственной выкройке. А платья всегда были словно как-то маловаты для нее. Возможно, это чувство было в ней живо с тех дней, когда она росла и все платья действительно были ей не впору. Кроме того, они шились из материала непрактичного, в ее глазах. На некоторых был рисунок в виде роз. Розы, особенно разбросанные на ткани, вызывали у нее отвращение. Все пялили глаза на Салку, и больше всего, когда она надевала платье. В платье она боялась наклониться; и шила она их так, чтобы ворот доходил до самого подбородка, а подол закрывал щиколотки. Когда она надевала платье, то дети останавливались на улице и кричали: «Смотрите смотрите, Салка Валка в платье!» Однажды на площади к ней подошел капитан норвежского судна и спросил, к какому полу она принадлежит. Этот подлец хотел выяснить это самолично, и Салка Валка влепила ему приличную затрещину. Конечно, она была не без странностей, как, впрочем, и все одинокие люди. Какое счастье, что она независима, содержит сама себя и может позволить себе какие угодно странности. Она никому не завидовала, разве только птицам, которые ежедневно прилетают и улетают большими стаями. Девушка тоже ежедневно ходит на промысел, но это совсем не то. После дня наступает вечер, а за ним ночь. И хотя ты разговариваешь с людьми, главного ты им все равно не скажешь. Даже если это твои друзья или родственники, ты не раскроешь перед ними своей души. Все, с кем ты общаешься, остаются вне тебя. Девушка не знала ни одного человека, которому ей хотелось бы открыться полностью, как во сне. Точно такое же чувство испытываешь, когда читаешь книгу. Все, что происходит в книге, происходит вне читающего. Вероятно, те, кто пишут, думают только о себе, а не о Салке. Никогда еще девушке не случалось уловить в книге биение своего сердца. Ей казалось, что их авторы считают себя выше ее и сочиняют свои поучительные произведения лишь для того, чтобы убедить ее в этом. Таким образом, она не видела ничего, что могло бы нарушить ее одиночество. И по ночам, когда она нервно ворочалась под одеялом, ее охватывала злость, и нередко она засыпала с тоской в душе.

Но этим вечером случилось что-то необычное: к ней пожаловали гости, знатные гости, прямо к ней на кухню. Ее руки, все еще пахнущие рыбой, и тарелка с рыбой красноречиво свидетельствовали о ее манерах. Что же такое стряслось в мире? Сюда, в ее кухню, пропитанную запахом вареной рыбы, явился, подобно Гаруну Аль-Рашиду, сын купца собственной персоной, окруженный сигаретным дымом и ароматом духов. Казалось, даже неодушевленные предметы пришли в сильнейшее смущение. Трудно сказать, что случилось бы, если бы это благоухание не было нейтрализовано местным заправилой, управляющим Стефенсеном. Ни от кого не разит так нестерпимо сивухой и лошадиной мочой, как от него. Этот вечно пьяный повелитель бухгалтерских книг, чьи способности сразу оценили в Дании, был отцом двух сыновей, высоко вознесшихся над другими людьми. Они объезжали лошадей Йохана Богесена. Время от времени они ломали руки и ноги людям, насиловали женщин, пока наконец их не выслали из поселка не то в Берген, не то в Ставангер. После этого забота о скакунах перешла к отцу. И нередко ему случалось падать на выбоинах и кочках. У него были бесцветные бегающие глаза, его потрескавшиеся губы, вечно испачканные табачной жвачкой, напоминали тщательно выкрученную и высушенную тряпку. Кончики воротника его рубахи задирались кверху, точно уши любопытной собаки. Он вечно забывал опустить воротник пиджака. Стефенсен ведал доходами и расходами людей в поселке и в разговорах ограничивался неизменным обрывком фразы: «Ну… какого там… дьявола!» Эти слова слетали с его губ по сто раз на день.

Третий гость был председатель союза рыбаков — шорник, парикмахер, национальный поэт, глава приходского совета Свейн Паулссон (кофе, пиво и т. д.). У пего были холеные усы и тщательно выбритые щеки, он был человек рассудительный и опрятный. Он представлял знать второго поколения, его отец первым в этих местах завел огород. Свейн Паулссон действительно был одаренным человеком, начитанным, любезным, образованным; впрочем, достиг он всего этого самоучкой. Он являлся единственным собственником лодки в поселке. Его зять жил на Юге, и, следовательно, Свейн Паулссон имел непосредственную связь с банками столицы. К тому же они с женой владели небольшой лавкой, где торговали всякой всячиной, которую Богесен забывал завезти к себе. Свейн Паулссон, этот почтенный, уважаемый человек, очень ловко подсчитывал цифры и обладал красивым почерком. Четвертым в этой достойной компании оказался Катринус Эйрикссон, новый подрядчик Богесена, славный борец за независимость, которого кадет Гудмундур Йоунссон по своему невежеству принял за отъявленного большевика Исландии.