Халлдор Лакснесс - Салка Валка

Она встала среди зимней ночи растрепанная и помятая, ей не пришлось одеваться — ложась спать, она с себя ничего не снимала. Не умываясь и не причесываясь, она обмотала шею шерстяным шарфом, облизала царапины на руках, как собака после драки, и вышла из дома. У нее было такое чувство, будто она умерла и попала в другой мир.

Действительно, никогда она не была так бедна, как сейчас. Она будто только сейчас прибыла в незнакомое место. Странное чувство испытываешь, когда, выйдя из чужого дома, оглянешься вокруг. Все так изменилось: дома и улицы расположены по-иному, гора переместилась в другую сторону, звезды на небосводе заиграли новую, незнакомую мелодию. Они такие крошечные между огромными грозовыми облаками. «Что ждет меня в новом месте?» — думала Салка, как человек, покинувший свои родные места и проснувшийся в чужом краю. Для нее начиналась новая жизнь.

Девушка была одна-одинешенька на улице в этот час. Только кое-где в окошках светился огонек. Должно быть, сонные хозяйки уже вскакивали, чтобы приготовить кофе. Но, к счастью, большинство еще не открыло глаза навстречу нужде, терзающей это маленькое местечко. Девушка направилась к Лаугеири — так называлась часть поселка, расположенная на пологом берегу к западу от пристани. Это была окраина Осейри. Салка остановилась у дома, вытянутого в длину, как пенал. Должно быть, его достраивали по мере того, как росли ноги у старших мальчишек. Это был один из лучших домов в Лаугеири. Его называли флейтой, потому что ветры свободно гуляли в нем, издавая самые разнообразные и удивительные звуки. Дом еще спал; сладко спится в зловонном запахе, идущем с берега. Салка долго стояла около дома, точно девушка из саг, и смотрела на рассвет, занимавшийся над ее новой жизнью, холодный и грустный под глыбами туч. Нет ничего более унылого и гнетущего, чем подобные рассветы, серые, холодные, даже холоднее, чем в сильный мороз. И не может быть картины печальнее, тоскливее, чем девушка, одиноко стоящая перед домом странного вида. Растрепанная, с непокрытой головой, шея небрежно обмотана шерстяным шарфом, руки в ссадинах. Дрожа от холода, подурневшая после бессонной ночи, она стоит, устремив взгляд перед собой, а кругом все спит.

Наконец она подошла к двери, подняла щеколду и вошла в захламленную крошечную прихожую, пропитанную запахом рыбы, ворвани, льняного масла. Не нащупав дверной ручки, она постучала раз, потом другой…

— Кого там дьявол принес? — спросил сонный мужской голос. Слышно было, как кто-то спрыгнул с койки и затопал по полу, затем дверь распахнулась, и на пороге появился молодой парень в шерстяном белье.

— Доброе утро! — сказала Салка.

— Кто это?

— Девушка.

— О, это ты, Салка? Ты опоздала. Мы уже нанялись и отправляемся на Восток.

— Я не собираюсь вас нанимать. Я только хотела спросить, нет ли здесь Али.

— Али? На что он тебе понадобился?

— Мне нужно сказать ему кое-что.

Парень, не скрывая удивления, указал ей на койку в глубине комнаты, у окна. Койки стояли рядами вдоль стен. Над ними было еще два верхних яруса. Сонные парни выглядывали из-под одеял: как раз сейчас, на рассвете, им снятся женщины.

— Али, к тебе пришла девушка, — объявил парень, открывший Салке дверь, и нырнул опять в постель. А тот, другой, которого разбудили, приподнялся на локте и сонным голосом спросил, в чем дело. Тому, кто читает допоздна, очень трудно проснуться рано поутру.

Перед кроватью на маленькой скамейке была свалена в кучу его одежда; в стороне стояла керосиновая лампа и лежала толстая иностранная книга — не менее тысячи страниц. Он на ощупь отыскал спички и зажег лампу. Стекло было треснутым и черным от копоти, фитиль почти весь сгорел и едва доставал до керосина. Теперь они смогли увидеть друг друга в неромантическом полумраке этого утра.

— Здравствуй, Арнальдур, — сказала девушка и протянула ему озябшую руку.

— Что ты бродишь среди ночи? — В разрезе несвежей сорочки проглядывала грудь, белая, худая, — но в этой груди билось сердце для всего человечества.

— Я сейчас уйду, — сказала она невыразительно, рассеянно, словно мысли ее бродили где-то далеко-далеко. Но вот удивительно: ее холодная рука, казалось, готова была навсегда остаться в его теплой руке, безвольная, податливая. Наконец он выпустил ее руку, и она безжизненно упала.

Он посмотрел на девушку, стоявшую у его постели.

— Видишь, здесь негде даже присесть, разве что на край кровати.

Она без слов села возле него. Вначале она сидела, положив руки на колени, затем наклонила голову и закусила губы.

— Тебе не холодно здесь? — спросила она. — У тебя такая тонкая сорочка и одеяло плохое.

— Уж не собираешься ли ты пригласить меня под свои пуховики в Марарбуд? — спросил он.

— Нет, — ответила она просто, не краснея и не смущаясь. — У меня нет больше дома.

— Ты продала его?

— Нет.

— Что же случилось?

— Не понимаю, почему ты ни разу не зашел ко мне с тех пор, как приехал?

Он удивленно посмотрел на нее.

— Ты, наверно, обнаружил, что камень на кольце был простой стекляшкой. Но я не имела представления об этом. Я думала, оно ценное. Это была единственная ценность, которую я имела, иначе я не дала бы его тебе. Мне жаль, что так получилось.

— Вот как! Так это была подделка? А я внес его в фонд бастующих прошлой зимой, когда мы собирали деньги для рыбаков на Юге. Но, отвечая на твой первый вопрос, дорогая Салка, хочу тебе сказать, что не в моей привычке навещать девиц, когда их возлюбленные возвращаются из-за границы после длительного отсутствия. Я знаю, у них в эту пору есть другие заботы.

— Перестань, Арнальдур, — сказала она слабым голосом и смущенно потупила взор. Никогда в жизни она не разговаривала с людьми так покорно.

Она сидела на его кровати, бледная после бессонной ночи, вялая, безразличная ко всему, и не испытывала ни малейшего стыда. Казалось, ее сознание опустилось глубоко на дно ее существа и сейчас она действовала без контроля разума. Наконец она сказала:

— На днях я вступила в кооператив, Али, я не против коллективных действий, как ты думаешь. Нет, я уверена, что коллективные действия — самое верное для масс. Но как это тебе пришло в голову пойти к Стейнтору за помощью и сделать нас всех его должниками, даже не спросив нас?

— Во-первых, — ответил он, — я получил задание раздобыть эти деньги, а во-вторых, ты должна согласиться, это не такое уж плохое решение. Не могу сказать, чтобы мне доставило большое удовольствие иметь дело с твоим прежним отчимом, но у нас не было выбора. И все средства хороши в борьбе против Йохана Богесена.

— Он мне не отчим и еще меньше возлюбленный, как ты изволил назвать его. Все кончено. Он мне никто. Да и я сама теперь никто и ничто. Одно для меня совершенно очевидно: он ничуть не лучше Йохана Богесена. И в этом мы убедимся, когда попадем к нему в лапы.