Чарльз Диккенс - Домби и сын

Когда, наконецъ, достигъ онъ послѣднихъ предѣловъ своего изумленія, подлѣ него очутилась Флоренса.

— Вы ли это, моя радость! — вскричалъ капитанъ. — Ваши переговоры съ Вальтеромъ тянулись долго, даже очень, можно сказать, долго!

Флоренса схватила своей ручкой одну изъ огромныхъ пуговицъ его камзола и, пристально смотря ему въ лицо, сказала:

— Любезный капитанъ, мнѣ нужно вамъ кое-что сказать, если вамъ угодно.

Капитанъ франтовски поднялъ голову вверхъ, собираясь выслушать высокорожденную дѣву, затѣмъ онъ ловко отодвинулъ свой стулъ и съ нимъ вмѣстѣ самого себя, чтобы этимъ способомъ яснѣе и лучше видѣть лицо Флоренсы.

— Какъ?! восторгъ моего сердца! — воскликнулъ капитанъ, проникнутый съ ногъ до головы внезапнымъ восторгомъ, — неужто?

— Да! — сказала Флоренса.

— Валли! супругъ вашъ! такъ ли? — проревѣлъ капитанъ, бросивъ свою шляпу къ потолочному окну.

— Да! — отвѣчала Флоренса улыбаясь, и вмѣстѣ заливаясь слезами.

Капитанъ немедленно обнялъ ее, облобызалъ и, нахлобучивши лощеную шляпу, взялъ ее за руку и повелъ наверхъ, гдѣ ему предстояло торжественнымъ образомъ окончить великое дѣло своей жизни. При этомъ лицо его пылало какъ раскаленная сковорода.

— Что, другъ мой Валли, что? не хотѣлось быть братцемъ, любезный? Вотъ какъ! Мы съ тобой себѣ на умѣ!

Эти и подобныя шутки весьма остроумнаго свойства повторялись за чаемъ, по крайней мѣрѣ, сорокъ разъ, при чемъ капитанъ усердно полировалъ свое радужное лицо рукавами своего камзола и еще усерднѣе колотилъ въ промежуткахъ свой лобъ жгутомъ изъ носового платка. Были однако минуты серьезнаго настроенія капитанскаго духа, когда онъ, обращаясь къ собственной особѣ, витійствовалъ такимъ образомъ:

— Дурачина ты, Эдуардъ Куттль, мореходъ ты великобританскій! лучше ничего ты не могъ выдумать во всю твою жизнь, какъ передать свою собственность имъ обоимъ, — вкупѣ и влюбѣ.

Что же дѣлаетъ м-ръ Домби въ заколдованномъ замкѣ, между тѣмъ какъ дни проходятъ около него своей чередой? Думаетъ ли онъ когда о своей дочери и желаетъ ли узнать, куда она ушла? или, быть можетъ, онъ смекаетъ, что Флоренса воротилась домой и ведетъ свою обыкновенную жизнь? Никто не можетъ отвѣчать за м-ра Домби. Ключница боится передъ нимъ заикнуться о предметѣ, о которомъ онъ хранитъ такое упорное молчаніе. Одна только особа еще смѣетъ его спрашивать, но повелительные жесты м-ра Домби сковываютъ дерзкій языкъ.

— Милый мой Павелъ! — восклицаетъ м-съ Чиккъ при входѣ въ его кабинетъ послѣ бѣгства Флоренсы. — Жена-то твоя, ахъ! эта чопорная выскочка, эта гордячка, ай, ай, ай! кто бы могъ подумать? Неужели это правда? Вотъ и благодарность за всѣ твои благодѣянія, за твою безпримѣрную привязанность! Бѣдный Павелъ! A ты, я увѣрена, жертвовалъ ея капризамъ всѣми своими родственниками! Милый братецъ, бѣдный братецъ!

И при этой рѣчи, вдохновленной живѣйшимъ воспоминаніемъ неприглашенія къ обѣду, м-съ Чиккъ подноситъ къ глазамъ свой батистовый платочекъ и бросается на шею къ своему возлюбленному братцу. Но м-ръ Домби холодно отталкиваетъ ее и усаживаетъ на стулъ.

— Благодарю тебя, Луиза, за вниманіе къ моимъ дѣламъ, — говоритъ м-ръ Домби, — но желаю, чтобы разговоръ нашъ обратился на другой предметъ. Если я буду горевать о своей судьбѣ или обнаружу чѣмъ-нибудь необходимость утѣшенія, тогда ты можешь, Луиза, утѣшать сколько тебѣ угодно.

М-съ Чиккъ обходится нѣсколько разъ посредствомъ платочка, всхлипываетъ, откашливается и возводитъ свои очи къ небесамъ.

— Дорогой мой Павель, я знаю, хорошо знаю твой высокій, возвышенный духъ, и потому ни слова больше не скажу объ этомъ страшномъ предметѣ, который возмущаетъ душу, раздираетъ сердце, отъ котораго терзается вся моя внутренность… — При этомъ м-съ Чиккъ обнаружила выразительнымъ жестомъ самое жгучее негодованіе. — Но позволь спросить тебя, другъ… эта несчастная дочь, Флоренса…

— Молчать, Луиза! — воскликнулъ братъ самымъ строгимъ тономъ. — Ни слова объ этомъ предметѣ!

Опять и опять м-съ Чиккъ обходится посредствомъ карманнаго платочка и съ глубокимъ чувствомъ стонетъ объ этихъ несчастныхъ созданіяхъ, которыхъ судьба по какой-то непростительной ошибкѣ возводитъ на степень Домби. Но въ какой степени Флоренса участвовала въ бѣгствѣ Эдиѳи, ушла ли она вмѣстѣ съ нею, или скрылась сама по себѣ, много она сдѣлала, мало, или ничего не сдѣлала, — м-съ Чиккъ не имѣетъ объ этихъ вещахъ ни малѣйшаго понятія.

М-ръ Домби неизмѣнно и неуклонно сосредоточиваетъ всѣ свой мысли и чувства въ своей собственной груди и не дѣлится ни съ кѣмъ. Онъ не дѣлаетъ никакихъ поисковъ. Быть можетъ, думаетъ онъ, Флоренса пріютилась y сестры или живетъ подъ одной съ нимъ кровлей. Быть можетъ, онъ думаетъ о ней постоянно, или, быть можетъ также, вовсе о ней не думаетъ. Никакого обнаруженія внѣшней заботы, никакихъ разспросовъ!

Но нѣтъ сомнѣнія, м-ръ Домби никакъ не думаетъ, что онъ потерялъ свою дочь. Онъ отнюдь не подозрѣваетъ истины. Онъ жилъ слишкомъ долго заключеннымъ въ своей богдыханской гордости, чтобы имѣть какія-нибудь опасенія на счетъ бѣдной страдалицы, которая такъ долго съ безотвѣтнымъ самоотверженіемъ шла по своей скромной тропинкѣ. Невзгода судьбы подкосила его очень замѣтно, но еще далеко не поставила въ уровень съ землею. Корень широкъ, глубокъ, и съ теченіемъ годовъ его побѣги распространились безъ всякихъ препятствій, собирая пищу отъ всѣхъ окружающихъ предметовъ. Дерево подрублено, но корень еще цѣлъ.

Хотя онъ тщательно скрываетъ внутренній міръ своей души отъ міра внѣшняго, который, по его понятіямъ, имѣетъ въ эту пору одну цѣль своей дѣятельности, цѣль слѣдить за движеніями и поступками м-ра Домби, однако ему никакъ не удается скрыть отъ міра этихъ буйныхъ слѣдовъ, вырывающихся наружу подъ формой впалыхъ глазъ, обрюзглыхь щекъ, дикаго лба и пасмурнаго, задумчиваго вида. Непроницаемый, какъ всегда, онъ однако измѣнился; неприступный и гордый, какъ всегда, онъ однако значительно упалъ духомъ: иначе свѣтъ не видѣлъ бы этихъ зловѣщихъ слѣдовъ.

Свѣтъ! Что думаетъ о немъ свѣтъ, какъ на него смотритъ, что видитъ въ немъ и что говоритъ, — вотъ окаянный демонъ его души. Онъ преслѣдуетъ его всюду, куда онъ идетъ, и, что всего хуже, преслѣдуетъ даже тамъ, гдѣ никогда его нѣтъ. Лукавый духъ колышется между его домашней челядью и злобнымъ шепотомъ сопровождаеть его приходъ и выходъ; онъ толкаетъ его по улицамъ взадъ и впередъ, забирается съ нимъ въ контору, глядитъ на него на биржѣ черезъ плечи богачей, манитъ его пальцемъ черезъ презрѣнную толпу и предупреждаетъ его на всѣхъ возможныхъ пунктахъ, занимаясь вездѣ и всюду его дѣлами. Въ полночь, когда м-ръ Домби засѣдаетъ одинъ въ своемъ кабинетѣ, окаянный демонъ опять подымаетъ возню въ его домѣ, стучитъ для его потѣхи по мостовой, пляшетъ по стѣнамъ, трещитъ и прыгаетъ въ каминѣ, кривляется на статуэткахъ и дѣлаетъ ему рожи изъ-подъ стола.