Чарльз Диккенс - Домби и сын

И это не призракъ разгоряченнаго воображенія. Сатана дѣйствительно обуялъ душою многихъ смертныхъ. Свидѣтель — кузенъ Фениксъ, который нарочно прискакалъ изъ Баденъ-Бадена, чтобы переговорить съ м-ромъ Домби. Свидѣтель майоръ Багстокъ, который предлагаетъ дружескія услуги кузену Фениксу.

М-ръ Домби принимаетъ ихъ съ обычнымъ достоинствомъ, вытягиваясь во весь ростъ передъ каминомъ и величественно поправляя накрахмаленный воротникъ. Онъ чувствуетъ теперь, что демонъ смотритъ на него во всѣ глаза. Его харя обрисовалась на картинахъ, на поверхности бронзоваго Питта, усѣвшагося на книжномъ шкафѣ, и даже на всѣхъ точкахъ и фигурахъ географической карты, повѣшенной на стѣнѣ.

— Необыкновенно холодная весна, — замѣчаетъ м-ръ Домби, чтобы отвлечь вниманіе свѣта.

— Дьяволъ меня возьми, сударь мой, — отвѣчаетъ майоръ, согрѣтый пламенемъ дружескаго чувства, — вы хотите провести насъ, Домби… наше почтеніе! Джозефъ Багстокъ, скажу я вамъ, собаку съѣлъ на эти штуки! Если вамъ угодно, Домби, подцѣпить на удочку своихъ друзей, совѣтую поискать карася не такого, какъ старикашка Джой. Эхъ, Домби, Домби! развѣ ты забылъ меня, пріятель? Нѣтъ, чортъ побери, стариканища Джозъ всегда былъ и всегда будетъ продувной бестіей, которая, съ вашего позволенія, въ одно ухо влѣзетъ, a въ другое вылѣзетъ. Недаромъ его высочество, герцогъ іоркскій удостоилъ меня титуломъ… ну, заслуженно или незаслуженно, это другой вопросъ, a онъ говорилъ тысячу разъ: "Если есть на свѣтѣ человѣкъ, на котораго въ крайнемъ случаѣ можно положиться, такъ этотъ человѣкъ — старикашка Джой, то есть, майоръ Джозефъ Багстокъ".

М-ръ Домби кланяется.

— Ну, Домби, — продолжаетъ майоръ, — я человѣкъ свѣтскій, честь имѣю рекомендоваться. Пріятель нашъ Фениксъ… если смѣю назвать его…

— Сдѣлайте милость, — отвѣчаетъ Фениксъ.

— Ну, такъ видите ли, Домби, пріятель нашъ Фениксъ — тоже свѣтскій человѣкъ. О васъ, Домби, нечего и толковать: вы и подавно свѣтскій человѣкъ. Такъ исторія, собственно, вотъ какая: какъ скоро три свѣтскихъ человѣка сходятся вмѣстѣ, и какъ скоро всѣ они пріятели — вѣдь мы, разумѣется, всѣ пріятели, не правда ли? — продолжалъ майоръ, обращаясь опять къ кузену Фениксу.

— Конечно, конечно, — отвѣчалъ кузенъ Фениксъ.

— Нечего, стало быть, и хлопотать свѣтскимъ людямъ: рыбакъ рыбака видитъ издалека, и Джозефъ Багстокъ утверждаетъ напрямикъ, что вы оба, господа, очень хорошо знаете въ настоящемъ случаѣ мнѣніе свѣта.

— Безъ сомнѣнія, — говоритъ кузенъ Фениксъ, — дѣла такого рода, словомъ сказать, очевидны сами по себѣ. Мнѣ весьма прискорбно, майоръ, обнаруживать въ присутствіи друга моего Домби мое великое изумленіе и душевное сожалѣніе, что моя любезная и совершеннѣйшая родственница, владѣвшая всѣми средствами и талантами составить счастье своего мужа, забыла въ настоящемъ случаѣ до такой степени свои обязанности въ отношеніи… словомъ сказать, въ отношеніи къ свѣту… что отважилась позволить себѣ такое совершенно, можно сказать, необычайное поведеніе. Съ этого рокового происшествія я, что называется, нахожусь въ чертовски-непріятномъ состояніи духа, и не далѣе какъ вчера вечеромъ долговязому Сексби — верзила слишкомъ въ три аршина, другъ мой Домби, разумѣется, знакомъ съ нимъ — я говорилъ, что это приключеніе взволновало всю мою внутренность и сдѣлало меня, словомъ сказать, желчнымъ. Невольно, что называется, призадумаешься надъ подобной катастрофой и, самъ собою, придешь къ заключенію, что все на семъ свѣтѣ происходитъ правильной чередой по премудро устроенному плану; ибо, еслибы, почтенная моя тетка, м-съ Скьютонъ, имѣла несчастье дожить до настоящаго времени, она, нѣтъ никакого сомнѣнія, сдѣлалась бы жертвой этого бѣдственнаго, событія и съ печали сошла бы въ могилу; a вы знаете, джентльмены, м-съ Скьютонъ была чертовски живучая и, что называется, двужильная баба.

— Ну, Домби, что ты на это скажешь? — воо клицаетъ майоръ со страстнымъ одушевленіемъ.

— Прошу извинить, — прерываетъ кузенъ Фениксъ. — Еще нѣсколько словъ. Другъ мой Домби, само собою разумѣется, позволитъ мнѣ сказать, что если какое обстоятельство увеличиваетъ, что называется, нравственную пытку, въ которой нахожусь я по настоящему поводу, то это только очень натуральное изумленіе свѣта, что моя любезная и совершеннѣйшая родственница — вы, конечно, джентльмены, еще не осудите меня, что я называю ее этимъ именемъ — отважилась на такое необычайное поведеніе съ человѣкомъ… словомъ сказать, y него бѣлые и, въ нѣкоторомъ родѣ, прекрасные зубы… съ человѣкомъ, говорю я, который по своему положенію въ свѣтѣ гораздо ниже ея супруга. При всемъ томъ, джентльмены, я долженъ въ нѣкоторомъ родѣ требовать, и довольно настоятельно, чтобы друтъ мой Домби, словомъ сказать, не отваживался обвинять мою любезную и совершеннѣйшую родственницу, пока ея вина не будетъ юридически утверждена и доказана на законномъ основаніи. Наконецъ, я считаю своей обязанностью увѣрить друга моего Домби, что фамилія, которую я представляю, и которая теперь почти исчезаетъ — демонически печальная и совершенно безотрадная мысль, джентльмены — эта благородная и древнѣйшая фамилія отнюдь не станетъ противопоставлять ему препятствій и съ радостью согласится на всякую форму процесса, какую только ему будетъ угодно назначить. Надѣюсь, другъ мой Домби отдастъ справедливость намѣреніямъ, какими я одушевленъ въ этомъ горестномъ дѣлѣ и… словомъ сказать, я принужденъ, что называется, безпокоить друга моего Домби еще нѣкоторыми дальнѣйшими замѣчаніями.

М-ръ Домби кланяется не поднимая глазъ и хранитъ глубокое молчаніе.

— Ну, Домби, что ты на это скажешь? — возглашаетъ майоръ. — A я, съ своей стороны, признаюсь откровенно: въ жизнь не слыхалъ оратора краснорѣчивѣе друга нашего Феникса, ей, ей же не слыхалъ, клянусь вамъ… — здѣсь майоръ, посинѣвшій, какъ удавленникъ, схватилъ палку и въ порывѣ одушевленія началъ махать вокругъ своей головы. — Теперь, благодаря нашему другу, вы, Домби, понимаете очень ясно, что относится собственно къ леди, a я, съ своей стороны, какъ истинный другъ, долженъ два-три слова сказать насчетъ васъ самихъ, м-ръ Домби. Свѣтъ, вы понимаете, сударь мой, — продолжалъ майоръ, отфыркиваясь, какъ надсаженная лошадь, — имѣетъ въ этихъ дѣлахъ свои мнѣнія, которыя должны быть удовлетворены.

— Знаю, — отвѣчалъ м-ръ Домби.

— Конечно, вы знаете, Домби, — продолжалъ майоръ. — Чортъ меня побери, сударь мой, если я не зналъ, что вы это знаете. Невѣроятно, чтобы человѣкъ вашего калибра не зналъ этихь вещей.

— Надѣюсь, — говоритъ м-ръ Домби.

— Домби! остальное вы угадаете. Я говорю напрямки, такъ какъ порода Багстоковъ, съ вашего позволенія, всегда говорила напрямки. Мало, сударь мой, мы выигрываемъ отъ этихъ вещей, да ужъ такова наша натура: кутить такъ кутить, чтобы чертямъ сдѣлалось тошно… пуфъ, пуфъ, бацъ въ бѣлые зубы. При васъ будетъ неизмѣнный друтъ вашъ, старикашка Джозъ и… благослови васъ Богъ, Домби!