Чарльз Диккенс - Домби и сын

— Да, очеиь милостиво, Джонъ, если справедливо наказывать одного за проступки другого, — отвѣчала сестра.

— Мы сдѣлались для него какимъ-то зловѣщимъ отродьемъ, — говорилъ Джонъ. — Нѣтъ ничего мудренаго, если онъ дрожитъ при одномъ звукѣ нашей фамиліи, и думаетъ, что въ крови нашей заключены проклятыя сѣмена, плодовитыя на несчастья всякаго рода. Я самъ не прочь отъ этихъ мыслей, если бы только не ты, Герріатъ.

— Перестань, братъ. Если y тебя, какь ты думаешь и часто говоришь, наперекоръ моему личному убѣжденію, есть особыя причины любить меня, пощади мой слухъ отъ этихъ дикихъ возраженій!

Онъ закрылъ лицо обѣими руками, но сестра, подойдя къ нему, нѣжно взяла его за одну руку.

— Что ни говори, братъ, a получить отставку отъ единственнаго мѣста, съ которымъ ты связанъ продолжительной привычкой, вещь очень трудная для насъ обоихъ, особенно, если взять въ разсчетъ несчастный поводъ къ этой непредвидѣнной бѣдѣ. Намъ нужно позаботиться о средствахь къ существованію… впрочемъ что же такое? Мы оба станемъ бороться съ нашей судьбой безъ смущенія и безъ страха, и я, съ своей стороны, увѣрена, что побѣда будетъ на нашей сторонѣ, если только присутствіе духа тебя не оставитъ.

Ободряя такимъ образомъ брата, она цѣловала его въ щеку, и улыбка играла на ея губахъ.

— О милая сестра! Ты по своей собственной благородной волѣ соединила судьбу свою съ погибшимъ человѣкомъ, котораго имя осрамлено клеймомъ безславія! Не имѣя самъ ни одного друга, я въ то же время отнялъ и y тебя всѣхъ друзей.

— Джонъ! — Она поспѣшно положила руку на его губы. — Ради меня! Въ воспоминаніе нашей продолжительной дружбы! — Онъ молчалъ. — Теперь, мой милый, мнѣ надобно, въ свою очередь, сказать нѣсколько словъ. — Она спокойно сѣла подлѣ него. — Я, точно такъ же, какъ и ты, готовилась исподволь къ тому, что теперь случилось съ нами, и была y меня тайна, которую время, наконецъ, открыть. Дѣло въ томъ, мой милый, что y насъ сверхъ твоего чаянія, есть одинъ общій другъ.

— Какъ его зовутъ, Герріэтъ? — спросилъ Джонъ съ грустною улыбкою.

— Право я не знаю; но однажды онъ весьма серьезно увѣрялъ меня въ своей дружбѣ и объявиль искреннее желаніе быть намъ полезнымь. Я ему вѣрю.

— Герріэтъ! — воскликнулъ удивляющійся братъ, — Тдѣ живетъ этотъ другъ?

— И этого я не знаю, — отвѣчала сестра, — но онъ знаетъ насъ обоихъ, и ему въ совершенствѣ извѣстна наша общая исторія. Вотъ почему, между прочимъ, по собственному его совѣту, я скрыла отъ тебя, милый Джонъ, что онъ былъ въ нашемъ домѣ; тебя огорчило бы извѣстіе о такомъ человѣкѣ.

— Неужели, Герріэтъ, онъ былъ въ нашемь домѣ?

— Да, въ этой самой комнатѣ. Разъ только.

— Что это за человѣкъ?

— Не молодой. Его волосы сѣдѣютъ и скоро, какъ онъ говорилъ, совсѣмъ сдѣлаются сѣдыми. Но онъ великодушенъ, добръ и, я увѣрена, неспособенъ къ притворству.

— И ты видѣла его только однажды, Герріэтъ?

— Однажды въ этой комнатѣ, — отвѣчала сестра, щеки которой въ эту минуту покрылись яркимъ румянцемъ, — но, когда онъ былъ здѣсь, онъ убѣдительно просилъ, чтобы я позволила ему видѣть себя разъ въ недѣлю, когда онъ будетъ проходить мимо нашего дома. Это должно было напоминать ему, что мы покамѣстъ не имѣемъ нужды въ его услугахъ, потому что, когда онъ вызвался на эти услуги, я рѣшительно объявила, что мы не нуждаемся ни въ чемъ.

— И разъ въ недѣлю…

— Каждую недѣлю Сь той поры одинъ раэъ, и всегда въ одинъ и тотъ же день, въ одинъ и тотъ же часъ, онъ проходилъ пѣшкомъ мимо нашего дома, всегда по одному и тому же направленію въ Лондонъ, останавливаясь не болѣе, какъ на минуту, чтобы раскланяться со мной и дать знать движеніемъ руки, что онъ помнитъ и заботится о насъ, какъ добрый опекунъ. Онъ обѣщалъ эту аккуратность въ свое единственное свиданіе со мной и выполнялъ обѣщаніе съ такою безпримѣрною аккуратностью, что если сначала я сколько-нибудь и могла сомнѣваться въ искренности его словъ, зато впослѣдствіи ни тѣни сомнѣнія не оставалось въ моей душѣ, и я всегда съ радостной увѣренностью дожидалась урочнаго часа, въ который долженъ былъ неминуемо появиться этотъ необыкновенный человѣкъ. Но въ послѣдній понедѣльникъ, слѣдовавшій за ужаснымъ событіемъ, онь не явился, и я начинаю подозрѣвать, не имѣетъ ли его отсутствіе какой-нибудь связи съ тѣмъ, что случилось въ нашей фирмѣ.

— Какъ же это? — спросилъ братъ.

— Я и сама не знаю; только одновременность происшествій навела меня на эту догадку, и я не старалась отдать себѣ въ ней яснаго отчета. Чувствую, впрочемъ, что онъ непремѣнно долженъ воротиться, и если дѣйствительно воротится, позволь мнѣ, милый Джонъ, объявить ему, что я говорила, наконецъ, о немъ тебѣ, и что ты желаешь узнать его лично. Онъ, безъ сомнѣнія, откроетъ для тебя новый источникъ существованія, потому что въ ту пору онъ именно просилъ позволенія позаботиться объ улучшеніи нашей жизни, и я должна была обѣщать, что если мы будемъ имѣть нужду въ другѣ, то я вспомню о немъ. Тогда, сказалъ онъ, и его имя не будетъ для насъ тайной.

Джонъ Каркерь слушалъ все это съ большимъ вниманіемъ, и удивленіе его, казалось, возростало съ минуты на минуту.

— Герріэтъ, опиши мнѣ этого человѣка. Я, навѣрно, долженъ знать человѣка, который такъ хорошо знаетъ меня.

Его сестра живо нарисовала всѣ черты, станъ и платье своего таинственнаго посѣтителя, но Джонъ Каркеръ, потому ли, что онъ не имѣлъ понятія объ оригиналѣ, или по какой-нибудь ошибкѣ въ ея описаніи, или просто отъ разсѣянности въ мысляхъ, не могъ угадать портрета, который она представляла передъ нимъ.

Какъ бы то ни было, вслѣдствіе обоюднаго рѣшенія, Джонъ Каркеръ долженъ былъ увидѣть оригиналъ при первомъ его появленіи. Послѣ этого уговора, сестра, успокоенная откровеннымъ объясненіемъ, принялась за свои домашнія дѣла, a сѣдой ея братъ, бывшій младшимъ между писарями въ купеческой конторѣ, началъ работать въ саду въ этотъ первый день своей небывалой свободы.

Была ночь. Братъ читалъ вслухъ какую-то книгу, сестра сидѣла за иголкой; внезапный стукъ въ дверь прервалъ ихъ занятія. Въ атмосферѣ необыкновеннаго безпокойства и страха, парившихъ надъ ними въ связи съ ихъ братомъ-бѣглецомъ, этотъ звукъ, необыкновенный самъ по себѣ, казался для нихъ почти возмутительнымъ. Братъ подошелъ къ дверямъ; сестра осталась на своемъ мѣстѣ и съ робостью прислушивалась. Чей-то голосъ спрашивалъ, и Джонъ Каркеръ, казалось, отвѣчалъ съ изумленіемъ. Обмѣнявшись нѣсколькими вопросами и отвѣтами, оба вошли въ дверь.

— Герріэтъ, — сказалъ братъ, представляя поздняго посѣтителя, — м-ръ Морфинъ, джентльменъ изъ конторы Домби.

Сестра отпрянула назадъ, какъ будто ей померещился призракъ. На порогѣ стоялъ ея таинственный другъ съ просѣдью въ черныхъ волосахъ, съ румянымъ лицомъ, широкимъ и открытымъ челомъ, съ глазами, полными огня, — тотъ самый другъ, тайну котораго она хранила столь долгое время.