М. Пришвин - Дневники 1914-1917

— Со мною, — говорю, — Николай, какая-то дрянь творится?

— Ничего, ничего, — опять тоненьким голоском успокаивал Николай, — пройдет, пришло и пройдет: пошерсть [17] Пошерсть — поветрие, повальная болезнь. такая ходит.

— Пошава — это горячка?

— Да, да, это ничего: это не горячка, а так, пошерсть: пришла и уйдет…

19 Января.Собрание Религиозно-философского общества [18] …Собрание Религиозно-философского общества… — в октябре 1909 г. Пришвин становится действительным членом Петербургского Религиозно-философского общества (1907–1915), что было исключительно важно для него с двух точек зрения. Во-первых, писателя крайне интересовала проблема современного религиозного сознания, которая занимала существенное место в деятельности Религиозно-философского общества. В Петербурге, а также во время путешествия (1908) к Светлому озеру («У стен града невидимого» 1909) Пришвин столкнулся с народным религиозным поиском сектантского толка, с яркими представителями сектантских общин и увидел в этом одну из главных проблем современности. Во-вторых, знакомство с кругом петербургских символистов становится для Пришвина той необходимой «школой», «крещением "огнем и духом" символизма» (А. Блок), которое сыграло важную роль в формировании его художественного стиля («день — год в моем развитии»); в то же время он осознает, что его разделяет с символистами принципиальное противостояние идее «двоемирия» с присущим символизму разделением мира на земной и небесный и безусловным приоритетом небесного, духовного, мистического («трава зеленая против духа, как это может быть?»). Забегая вперед, можно отметить, что теоретически обозначенная символистами перспектива развития постсимволистской литературы — «реалистический символизм» (Вяч. Иванов) оказывается в значительной мере актуальной для творчества Пришвина. для исключения Розанова [19] …для исключения Розанова. — В этот день состоялось заседание но вопросу об исключении философа, публициста и писателя В. В.Розанова из Религиозно-философского общества, в связи с его позицией по «делу Бейлиса». См.: «Суд» над Розановым. Записки С.-Петербургского Религиозно-философского общества.// В. В.Розанов: pro et contra. СПб.: РХГИ, 1995. Кн. П. С. 184–215. Исключение Розанова было инициировано Д. С. Мережковским. См.: «Суд» над Розановым. Общее собрание Религиозно-Философского общества. 16 января 1914 г. Стенографический отчет // В. В. Розанов: рго et contra. СПб.: РХГИ, 1995. Кн. II. С. 184–215 (Указано А. Медведевым). . Когда-то Розанов меня исключал из гимназии [20], а теперь я должен его исключать. Не хватило кворума для обсуждения вопроса, но бойцы рвались в бой: всеобщее негодование по поводу этой затеи Мережковского. Сутолока, бестолочь, какой-то армянин в решительную минуту добивается слова, чтобы сказать: «В Религиозно-философском обществе аплодисменты не допускаются». Кто-то просит изменить «параграф». Гиппиус же <���молчит> и щурится, изображая кошечку. Карташов взводит очи горе. Мережковский негодует. Вячеслав Иванов настроился на скандал. Чулков говорит об антиномии. Стахович спрашивает, что такое антиномия. Старухи-теософки, курсистки, профессора, литераторы <1 нрзб.>, баптисты, попы, восточный человек, увесистые хайки и честнейшие ученые жиды. Теряю всякую способность наблюдать, думать, разбираться, сберегать услышанное, хаос. Вот и все, что вышло из общественной затеи Мережковского. Лет пять тому назад взял я себе напрокат «Светлого иностранца» [21]и теперь возвращаю: не то.

Рембрандт, Рубенс и Ван Дейк: Рубенс изображает низкую силу, В. Дейк — человека, Рембрандт соединяет то и другое, как Гоголь.

Киевская черешня и ветхозаветная смоковница [22]. Всем известно, что Мережковский влюблен в Розанова, и сам Розанов пишет в «Уединенном» : [23]«За что он (Мережковский) меня любит?» А вот теперь Мережковский хочет исключить Розанова из Религиозно-философского общества. Возмущение всеобщее, никто ничего не понимает, как такая дерзкая мысль могла прийти в голову — исключить основателя Религиозно-философского общества [24], выгнать Розанова из единственного уголка русской общественной жизни, в котором видно действительное человеческое лицо его, ударить, так сказать, прямо по лицу. И мало ли еще чем возмущались: говорили, что это вообще не по-русски как-то — исключать и многое другое. Какая-то девственная целина русской общественности была затронута этим постановлением совета, и люди самых различных партий, толков и между ними настоящие непримиримые враги Розанова — все были возмущены. Словом, произошло полное расстройство общественных основ этого маленького Петербургского муравейника, где время от времени собираются чрезвычайно разнообразные люди высших интеллигентных профессий. И замечательно, что все это <���полное> расстройство общественности во имя самой общественности.

Я очень хорошо понимаю Мережковского и лиц его окружения в совете. Понимаю мучительное состояние верующего или страстно желающего верить и в то же время проповедовать в обществе воистину мертвых (и мертвые восстанут, но когда!). Мережковский пытался уже испробовать организацию секций, в которых могли бы собираться более активные люди, подбирал молодежь, но эти секции <���лишь только> говорили о Боге, а действия все равно никакого не было, почему? оставляю вопрос до будущего. Но вот настал подходящий случай — дело Бейлиса : [25]вот где, казалось бы, можно высказать <1 нрзб.>. Ожидали, что общество <���временно> будет закрыто, но демонстрации не вышло, был до смешного жалкий вечер, где Ветхий завет перепутался с делом Киева, какая-то смесь, винегрет из киевской черешни и ветхозаветной смоковницы. А в это самое время Розанов и писал свои наиболее возмущающие общество статьи [26].

Конечно, виноват во всем Розанов, с ним работать нельзя, нужно отделаться. Совет ценою собственного существования поставил вопрос об исключении: если Розанова не исключат, Совет уйдет.

— Розанов тогда может быть здесь первый человек! — сказал Мережковский.

А в это время как раз кто-то крикнул:

— Это у вас от лукавого!

<���Возможно>, да, но не совсем, я вполне понимаю Мережковского, его душевное состояние и сломанные стулья. Возмущаются просто фактом исключения, но это не просто исключение, это должно быть созидание чего-то похожего на секту. Ведь Мережковский этим отсекает любимейшее существо, Розанова, который сам удивлялся: «За что он меня любит!» Розанов для Мережковского не просто облик Розанова, а «всемирно-гениальный писатель», какой-то предтеча Антихриста, земля, Пан [27]и мало ли, мало ли что. От всего этого нечистого он теперь отсекается, а члены Религиозно-философского общества возмущаются чисто по-обывательски. Мережковский вообще совершенно не способен быть в жизни, он не человек быта, плоти и крови. Я никогда не забуду одного его спора с социал-демократическим рабочим. В ответ на поставленный ему вопрос о необходимости в человеке сознания своего собственного бессмертия рабочий говорил: