Иван Горбунов - Сцены из народного быта

– Хорош он для вас был? – продолжал допрашивать полковник.

– Строгой был человек, горя нашего не чувствовал.

– Потерпели наши-то при нем на порядках…

– Лютой был человек, попил нашей крестьянской крови вволю.

– А жить нам за ним было хорошо, – продолжал старик, – страх был, баловства не было, пьянства этого, кабаков… Мужик был сытый.

– Это, что говорить, – ввернул от себя Аким, – мужик был в те поры форменный… как есть… Теперича народ горький, все пропимшись… Теперича только пьют да на погорелое место собирают.

– А пожары часто бывают?

– Бывают и пожары, а больше так.

– Как так?

– Пропьются, оглоблю обожгут, – значит погорели, – Царство ему небесное, – окончил старик, ощупывая висевший на стене полушубок, и вышел с Васей из избы.

Пока Аким бегает по деревне, сколачивая народ в загон, пока господа осматривают ружья, надевают сапоги, услаждаются чаем и напитками, врут всякую охотничью небывальщину, я отвлекусь от рассказа и познакомлю с ними читателя. Вы не думайте, что это приехали охотники по ремеслу, по страсти. Из них нет ни одного, который бы в холодную осень окунулся в воду, доставая убитую птицу; который бы в палящий зной без воды, без пищи оставался целый день в болоте для того, чтобы положить в сумку две пары бекасов; который бы изнурял себя, бродючи в лесу по ломам, по корягам, отыскивая тетеревиный выводок; который бы в грозу, в ливень, промокший до костей, пробирался спокойно по изрытому сохой грунту, чтобы принять ночлег в лесу, в наскоро сделанном из листьев шалаше. То поэты, а мои охотники просто милые, прелестные люди, едва умеющие держать ружье в руках. Приехали они просто подышать свежим воздухом, а в случае подвернется под руку медведь, то лишить его жизни, если не будет предстоять к тому большой опасности и если пуля нечаянно его заденет. Таких охотников очень много. У иного не знаешь, что в кабинете: оружейный магазин или зоологический музеум? Шкаф с ружьями. Каких там систем нет: заряжающиеся и сзади, и сбоку, и сверху… Каких к ним нет приспособлений!.. А вот ножи, пистолеты, свистки, рога, рогатины и всякая охотничья утварь. Все чисто, как говорится, с иголочки. А на стенах, а на шкафах! Чучела глухарей, вальдшнепов, дупелей… а вот стоит рысь… а вот оскаливший зубы волк… а вот встал во весь рост и сложил лапы по-наполеоновски медведь, и ни в одной душе владелец этих чучел неповинен.

Снарядились мои охотники. Полковник одевался и подтягивался очень долго. В скобках замечу, что называемый мною полковник – не полковник, а совсем штатский господин. Мужики его прозвали полковником за солидную фигуру и за необыкновенную способность кричать и браниться без всякой злобы.

– Шибче полковника никому не изругаться! – замечают о нем мужики. – Так обложит, лучше требовать нельзя.

Молодой человек в изящном полушубке, подпоясанный кавказским поясом с серебряным набором, видимо, беспокоился и начинал жаловаться на зубную боль, когда один из мужиков соврал ему, что он медведя видел, что он большой и, должно быть, медведица с медвежатами лежит на чистом месте и, пожалуй, «потрепать» может. Один из приехавших охотников был одет черкесом: на нем накинута бурка, а на голове огромная баранья шапка:

Он врал от самого Петербурга вплоть до места охоты и, наконец, до того заврался, что заставил усумниться даже мужиков. Он рассказал, как он убил медведя из пистолета.

– Мертвого? – живо спросил полковник.

Все засмеялись.

– Нет, не мертвого! – возразил черкес.

– Ну, так нечаянно, – промолвил молодой человек.

– Словно бы барин-то маленичко… – заметил лукаво Аким…

И посыпался на бедного черкеса град насмешек.

– Ты, может, в зверинце… – говорил полковник.

Черкес уже начинал обижаться, но вошедший Кузьма доложил, что подводы готовы и народ дожидается.

На улице толпа. Мужики, бабы, одна с грудным ребенком, девки, мальчишки, с дубинками, с хворостинками, с палками, с ружьями, в рваных полушубках, в кафтанишках, в сапогах, в лаптях, в валенках, стоят смирно. Один мужичок заряжает ружье, перевязанное около курка веревкой, выдергивая из шапки паклю для пыжа.

– А мое давно заряжено, – заговорил стоящий с ним рядом, – под самый под покров я его зарядил… господа в те поры приезжали. Ружьишко оно ничего, только ствол стал отскакивать.

Вышли охотники.

– Здорово, ребята, – воскликнул полковник.

Загонщики молча поклонились.

– Это что такое? – закричал он, увидавши бабу с ребенком.

– Бабеночка, сударь, наша…

– Что ж, она с ребенком в лес пойдет?

– Муж, сударь, у ей замерз, так, значит, кормится… в чужих людях живет.

– Ничего, сударь, мы привычные, – робко проговорила бабенка.

Пищалинские всей кучей выступили вперед заявлять свою претензию.

– Что вам нужно? Вы загонщики? – обратился к ним полковник.

– Никак нет, ваше сиятельство, – выступил вперед красный, как кирпич, мужик, – мы пищалинские.

– Что значит?

– Вы как насчет ведьмедя этого понимаете? – заговорил он вкрадчиво.

– А что?

– Он лег, значит, в нашем косяке, а они теперича его перегнали… перегнали они его, а мы, значит…

– Обижены, – подхватил другой. – Надо говорить по-божьему – обижены!..

– За нашу добродетель, – закричал Мирон.

– Ты, кажись, рвань гы эдакая, еще не проспался, – заметил Кузьма.

– Кузьма Микитич! Жив бог, жива душа моя! Понял? Ну и больше ничего! – отрезал Мирон.

Заговорили все вдруг.

– Мы теперича, значит, пищалинские, все наше общество…

– Сделайте вашу такую милость…

– Собрамши теперича все наше общество… мы, ваше степенство, люди бедные…

– Опосля этого они и скотину нашу угонять будут.

– Ведьмедя нам бог даровал, мы с им живы не расстанемся…

– Ежели их теперича не сократить…

Крик увеличивался. Охотникам становилось неприятно, полковник не знал, кого слушать и кому отвечать. Разлилось море нескладного мужицкого шуму. Раздались оплеухи. Бабы завизжали. Загонщики ринулись.

– Стой! – кричал черкес.

– Стрелять буду! – кричал полковник.

Мирон, раненный в глаз, прислонился к воротам и орал во всю глотку:

– Помираю! Деревню спалю! Все выжгу!

Бой длился недолго. Неистовая брань полковника остановила нападающих. Кто поднимал сбитую с головы шапку, кто расчесывал бороду, кто потирал разбитые скулы. Из переговоров выяснилось, что они желают получить свою долю, то есть – ведро водки. Охотники согласились.

– Будь по-вашему, – сказал полковник.

– Ну, вот и делу конец! Трогай, ребята!..

– Коли ежели ведро – все мы согласны! Шабаш! Согласны! Ведро мы, господа мужички, выпьем за ихнее здоровье, а там ежели что – твори бог волю!.. Все под богом! Так ли я говорю? Все я пропил, а бога я люблю! Верую, господи!.. Вот я какой человек! Ведьмедь меня боится! У меня ходи круче!..