Эдвард Бульвер-Литтон - Пелэм, или приключения джентльмена

— А, вы имеете в виду soi-disant [530] Так называемого (франц.). Уорбертона? Я знал его несколько лет назад; он был жалкий, вздорный юнец, слегка свихнувшийся, так я думаю, и он питал ко мне жестокую вражду из-за глупейшей ссоры, которая произошла, когда он был совсем еще мальчик.

— Что же явилось поводом к ней? — спросил я.

— Пустяк, совершеннейший пустяк, — ответил Тиррел и, помолчав, прибавил с фатовским видом: — Помнится, мне больше, чем ему, повезло в одной любовной интрижке. Знаете, бедняга Гленвил несколько романтичен.

Но довольно об этом. Не пойти ли нам поглядеть, что происходит в танцевальном зале?

— С удовольствием, — ответил я, и мы отправились туда.

Veteres revocavit artes.

Horatius [531] Древних он вспомнил искусство (лат.). (Гораций.)

Странные дела творятся на свете.

«Король Лир»

Спустя два дня после нашей долгой беседы с Тиррелом я снова навестил этого достойного человека. Оказалось, к великому моему изумлению, что он покинул Челтенхем. Затем я зашел к Винсенту; он томно возлежал на кушетке; вокруг него, как всегда, валялось множество книг и бумаг.

— Войдите, Пелэм, — сказал он, видя, что я в нерешительности остановился на пороге. — Войдите. Все утро я наслаждался Платоном; [532] Платон (427–347 до н. э.) — древнегреческий философ, основоположник объективно-идеалистического направления в философии; в его многочисленных сочинениях, написанных в форме диалогов, излагается учение о вечных и неизменных идеях, от которых преходящий и изменчивый мир вещей является только производным. я не знаю, что именно так восхищает нас в древних. Я даже склонен полагать, вместе со Шлегелем, что подлинная их прелесть — в том совершенном спокойствии, том глубоком душевном мире, которым дышат их писания. То, что у нас показалось бы общим местом, у них исполнено величия и пафоса. Банальное становится глубокой истиной, дикость — дерзновением богатейшей фантазии. Дело в том, что, при всех их заблуждениях,

у них во всем обнаруживается самобытность мышления; чарует в древних и сама созерцательная возвышенность их чувств и та, чуждая всяких заимствований форма, в которую они ее облекают. Возьмите хотя бы отрывок из Мимнерма [533] Мимнерм (около 600 г. до н. э.) — древнегреческий поэт, которого считали создателем любовной элегии. В одном из стихотворений, которое, по-видимому и упоминает Винсент, Мимнерм жалуется на мимолетность юности и тяготы быстро наступающей старости. о быстротечности жизни. Кажется, что может быть скучнее этой темы, обыденнее тех чувств, которые здесь. выражены? И, однако, каждая строка пронизана мудрой печалью и несказанно глубокой нежностью. Из тех английских авторов, которые более всех других обладают этим даром интересно и ярко, притом без излишней пышности живописать предметы и чувства отнюдь не новые, Байрон никем не превзойден; это самая прекрасная черта его вели* кого таланта. Прочтите как можно внимательнее Чайльд-Гарольда, и вы будете поражены тем, как мало подлинной глубины и новизны вы обнаружите во многих рассуждениях, по видимости блистающих и тем и другим. Вас пленяет неизъяснимая, но неотразимая красота стиля этой поэмы, ее непревзойденное своеобразие. Подобно Додонскому оракулу, [534] Подобно Додонскому оракулу, поэт обращает леса в свои скрижали… — В Додоне (город в древней Греции) находилось святилище и оракул Зевса. Волю бога жрицы узнавали в шелесте листьев священного дуба. поэт обращает леса в свои скрижали и запечатлевает свое вдохновение на листьях деревьев, но источник этого вдохновения вы не можете определить: вам мнится, что вас восхищает прелесть его стихов и выраженная в них мудрость. Вы ошибаетесь: причина ваших восторгов— присущая его творениям таинственность.

— Позвольте, — сказал я, — а не допускаете ли вы, что одной из важнейших причин рождения того духа, о котором вы говорите и в котором я усматриваю не что иное, как стремление глубоко вникать во все, даже незначительные явления и столь же проникновенно их изображать, было то великое одиночество, которое так ценили поэты и философы древности? Я не обладаю вашим талантом по части цитирования классиков, но, помнится, Цицерон говорит, что consideratio naturae [535] Созерцание природы (лат.). есть pabulum animi, [536] Пища души (лат.). и ум человеческий, в уединении неизбежно ограничивающийся немногими предметами, сосредоточеннее размышляет обо всем, с чем соприкасается. Эта сосредоточенность входит в привычку, накладывает свою печать на мышление в целом, и все, что затем исходит от этого ума, носит явственные следы этого долгого, плодотворного созерцания.

— Heus Domine! [537] Господи боже! (лат.). — воскликнул Винсент. — С каких это пор вы стали читать Цицерона и рассуждать о мышлении?

— О, — ответил я, — быть может, я менее невежествен, нежели стараюсь казаться; сейчас * я стремлюсь быть законченным денди; со временем, возможно, мне взбредет на ум стать оратором, или острословом, или ученым, или вторым Винсентом. Вы еще увидите, много раз в своей жизни я четверть, а то и полчаса проводил не так бесполезно, как вы думаете.

Винсент, видимо сильно взволнованный, встал, но тотчас скова уселся и в течение нескольких минут не сводил с меня темных сверкающих глаз, а выражение его лица было так благородно и серьезно, как никогда.

— Пелэм, — молвил он наконец, — вот ради таких минут, как эта, когда ваше подлинное, лучшее «я» прорывается наружу, я искал общения и дружбы с вами. И сам я — не совсем такой, каким я кажусь; быть может, мир еще убедится, что Галифакс [538] Галифакс, сэр Томас (1721–1789) — английский государственный деятель, лорд-мэр Лондона, родившийся в семье провинциального часовщика и обязанный своей незаурядной карьерой только личной энергии. — отнюдь не единственный государственный человек, для которого занятия литературой явились превосходной подготовкой к делам чрезвычайной важности. Пока что— пусть меня по-прежнему считают педантом и книжным червем: подобно некоему более смелому авантюристу, я «жду своего часа». Пелэм, предстоящая сессия будет бурной! Вы подготовитесь к ней?

— Нет, — ответил я, снова впадая в обычный свой тон томной аффектации, — я слишком буду занят: Стульц, и Неджи, [539] Неджи — известный в то время английский портной» и Тэттерсол, [540] Тэттерсол, Ричард (1724–1795) — основатель лондонского аукционного зала по продаже лошадей, носящего то же наименование «Тэттерсол». Позднее был образован «Тэттерсолов комитет», который следил за правильностью игры на скачках. и Бакстер, [541] Бакстер — известная в то время фирма, изготовлявшая белье. и еще сотня других им подобных не оставят мне ни одного свободного часа. Не забудьте, это мой первый сезон в Лондоне со времени моего совершеннолетия.