Джон Килленс - Молодая кровь

Робби присел на красную глину рядом с ним. Он слушал хвастливые россказни бродяг. Каждый старался перещеголять других. Возле Скотти сидел толстяк с черной-пречерной кожей и очень сердитыми глазами. Он все время посматривал на Робби. Бродяги называли его Худенький.

— Куда путь держишь, Молодая кровь? — спросил Худенький, рисуя круг на пыльной земле.

— В Нью-Йорк.

Негр сурово посмотрел на мальчика, потом тихо засмеялся.

— Я тебя понимаю, Молодая кровь. Я вот сам собираюсь распрощаться с Джорджией. Я этот Юг и видеть больше не хочу: ни весь, ни по частям, ни даже на картинке!

Все засмеялись.

— Что это ты, Худенький, так озлобился на Юг? Но Худенький не смеялся.

— Нет, это не я озлобился на Юг, а Юг озлобился на меня! Я вот только что приехал из Миссисипи — последний южный город, где я побывал. Мы его называли Веселый Миссисипи. Ну и место! Когда негр идет там по главной улице и издали видит белого, он должен в ту же секунду исчезнуть и уж дальше идти по задворкам. А еще у них так: посредине каждого квартала стоит большой мусорный бак, вот если негр увидит что-нибудь смешное, ему нельзя открыто смеяться, он должен подбежать к тому баку и спрятать в него голову.

Некоторые слушатели засмеялись:

— Ври побольше!

— Ничуть я не вру! — с горячностью сказал толстяк. — А то еще так, знаете: у них в одном районе, где живут богатые, висит большая доска с надписью: «Белая шваль, прочитай и проходи быстро! Негр, прочитай и поворачивай задницу!»

И Робби и все негры смеялись, но сам рассказчик даже не улыбнулся. Вглядываясь в его одутловатое лицо, Робби старался понять, шутит ли он или говорит всерьез.

Скотти тоже улыбался, но глаза его были печальны.

— Помнится мне такой случай, — заговорил он. — Я проезжал Типкин — это здесь в Джорджии, миль за сто отсюда. Зашел в одну лавчонку на окраине и спросил коробку табаку «Принц Альберт». «Чего тебе, малый?»—спрашивает лавочник. Я повторяю: «Коробку табаку «Принц Альберт». А он мне: «Черномазый, ты должен говорить «Мистер принц Альберт!»

Все опять засмеялись, но как-то вяло, невесело. Робби это удивило: ведь когда люди смеются от всего сердца, у них и лицо и глаза должны быть веселые.

Робби с беспокойством замечал на себе взгляд Скотти. «Чего он на меня уставился? Что, думает, я маленький?»

— Так, значит, ты едешь в Нью-Йорк…

Робби не ответил.

— Я с тобой разговариваю, Молодая кровь!

— А я вам уже сказал, дяденька, что еду в Нью-Йорк.

— Но знаешь ли ты, что Нью-Йорк не лучше, чем Джорджия или Миссисипи?

— Правда, не лучше! — подтвердил кто-то. Скотти посмотрел на Робби и расхохотался.

— Да, но я вам скажу другое: нынешняя негритянская молодежь не станет терпеть того, что мы, старики, терпели. Молодые изменят весь этот порядок или… И белые, как ни крути хвостом, должны будут согласиться. Точно говорю вам. А ты как считаешь, Молодая кровь, прав старик или нет?

Робби вспыхнул:

— Какой же вы старик? — запротестовал он, глядя на моложавого бродягу.

— Достаточно стар, чтобы быть умнее! — сухо усмехнулся тот.

Было уже поздно, и школьники расходились по домам. Робби прятался за спины бродяг, чтобы никто из ребят его не заметил, и ему страстно хотелось опять быть школьником и так же, как они, идти сейчас домой. Ну да к черту все это! Он уезжает в Нью-Йорк, а драгоценный Кроссроудз может провалиться сквозь землю!

Солнце клонилось к западу. Порывистый ветер дул по полю Шофилда, неся пыль и мусор, кружа в воздухе золотистые листья. Вдруг туча закрыла солнце, и сразу стало прохладно. Один из негров предложил:

— Давайте соберем бумагу и хворост, зажжем Костер. Что-то холодно становится.

Худенький поглядел на говорившего.

— Да ты никак спятил, парень! Не хватает еще, чтобы все крэкеры сюда сбежались! Полиция тебя поймает и так исколошматит, что от твоей башки одни черепки останутся! Это же сволочной город! Поверь, я знаю!

— Мы тут все равно долго не просидим, — сказал Скотти. — Через несколько минут наш поезд. — Он посмотрел на Робби. — А ты сумеешь на ходу прыгнуть в вагон, Молодая кровь?

— Конечно, — поспешил заверить его Робби. — Что тут особенного?

— Да, но помни: он не остановится, прыгать нужно на ходу!

— Ничего, прыгну.

— Ну, тогда прекрасно, Молодая кровь, а все-таки будь осторожен? — и Скотти дружески подмигнул мальчику.

Минут через десять послышался гудок паровоза, Робби посмотрел в сторону города и увидел клубы дыма, стелющегося над землей, и у него как-то странно резануло в желудке и всего точно жаром обдало. Негры вскочили, подхватили свои узелки и направились к широкой тропинке, ведущей на насыпь. Скотти шагал рядом с Робби, и мальчик был ему за это благодарен. Вскоре послышалось тяжелое пыхтение, воздух наполнился дымом и гарью, и Робби уже чуял по запаху, что поезд близко. Из-за поворота показался черный паровоз, за ним — красные товарные вагоны. У Робби внутри словно что-то оборвалось, и такой объял его панический страх, что захотелось бежать со всех ног отсюда, от этого поезда, от дыма и гари, бежать без передышки до самого дома. Да, но куда бежать? Теперь у него ведь нет дома!

В этот миг Робби почувствовал, что костлявая рука Скотти сжимает ему плечо, и, подняв голову, он взглянул на его худое лицо. В черных глазах бродяги ему почудились участие и ласка.

— Трусить нечего, Молодая кровь! — сказал Скотти. — Поезд здесь еле ползет. Становись поближе ко мне и, как увидишь, что я прыгнул, прыгай тоже. Хватайся за поручни, а там уж я тебя втащу.

Робби не успел поблагодарить. Поезд был уже близко, и, как только паровоз прогромыхал над их головами, бродяги стали карабкаться цепью на насыпь и, достигнув верха, побежали вдоль состава. Робби бежал рядом со Скотти, и сердце его отстукивало сто миль в час. Поезд шел сейчас в гору на небольшой скорости. Увидев первый открытый вагон, все стали прыгать в него. Робби тоже собрался прыгнуть, но вдруг зацепился за ногу Скотти и упал, а тот, ничего не заметив, вскочил в вагон. Когда Робби поднял голову, он услыхал сквозь перестук колес, набиравших уже скорость, крик Скотти:

— Беги домой к своей мамочке! Ведь он же полз как черепаха! Вот растяпа, не сумел прыгнуть!

Падая, Робби до крови исцарапал себе колени о гравий, насыпанный вдоль полотна. Глаза его застилали слезы. Не нарочно ли подставил ему ножку этот Скотти?

Робби встал, огляделся и начал спускаться с насыпи, не соображая, куда бредет. Одно он знал наверняка: не домой… только не домой… Нет у него ни единого Друга на свете. Издалека донесся протяжный одинокий гудок паровоза, и Робби подумал, что Скотти мог бы стать его другом, но он теперь далеко, поезд мчит его на Север, и больше они уже никогда, никогда не встретятся. Мистер Майлз был его друг. А, к черту мистера Майлза! Нет у него ни единого друга на всем белом свете!