Герхарт Гауптман - Атлантида

Фридрих избегал заглядывать в газеты: он испытывал болезненный страх перед возможностью узнать из них что-то о своих товарищах по путешествию. Однажды на бостонском поезде приехала в сопровождении некоего господина не первой молодости Ингигерд Хальштрём. Вместе со своим спутником она направилась в кабинет Петера Шмидта, представилась и пожелала узнать, находится ли еще в Меридене Фридрих фон Каммахер. Петер Шмидт, как и его славная половина, привык всегда говорить правду; оба просто-напросто не могли поступать иначе, хотя эта привычка приносила им немало неприятностей. Но на сей раз они ей изменили, пустившись при этом во все тяжкие: Фридрих, заявили они своей гостье, отбыл из Нью-Йорка домой на большом пароходе «Роберт Китс», принадлежащем компании «Уайт стар». Дама огорчилась, но не слишком сильно.

Фридрих, не сообщив заранее никому об этом, заказал себе билет на середину мая на пароход «Императрица Августа Виктория». А супруги Шмидт решили избрать не столь быстроходный, а главное, не столь дорогой пароход. Все трое горели теперь нетерпением, и страстное желание превратило в их глазах океан в небольшой пруд. В те дни во всех театрах Америки играли сентиментальную, наспех скроенную вещицу под названием «Hands across the Sea». [114] «Руки, протянутые над океаном» (англ.). У всех строек на заборах, на всех бочках с известью и цементом красовалось: «Hands across the Sea». Фридрих бормотал про себя эти слова и всякий раз, встречаясь с ними глазами, чувствовал, как в душе у него звучит веселый, бравурный напев.

И все-таки кое-что не давало Фридриху покоя. Одна мысль все время занимала его. То он принимал решение высказать ее устно, то собирался прибегнуть для этого к письму. Не проходило, кажется, дня, без того чтобы он не отвергал десять раз по очереди каждую из этих двух форм, пока однажды его не выручил случай в обличье Вилли Снайдерса и мисс Евы Бернс, решивших прогуляться — это было воскресенье — в Мериден. До сих пор в размышлениях Фридриха немалую роль играл вопрос: «А стоит ли вообще?» Теперь же, когда ему навстречу шла смеющаяся, одетая по-летнему, бойкая дочь Евы, она же и сама Ева, ответ на этот вопрос был сразу найден.

— Вилли, — воскликнул радостно Фридрих, — делайте, что хотите, идите, куда вас тянет, развлекайтесь так, как у вас получится, а вечером ждем вас на ужин в ресторане гостиницы, и да поможет нам бог!

С этими словами он взял мисс Еву под руку и ушел прочь со своей все еще смеющейся дамой. Вилли был ошеломлен, но потом расхохотался и комическими жестами дал понять, что чувствует себя лишним.

Когда вечером Фридрих и Ева вошли в прекрасный зал ресторана при гостинице «Мериден», даже всякий посторонний наблюдатель мог заметить, какое очарование парит над ними, какое нежное внутреннее тепло исходит от них, делая обоих моложе и привлекательнее. Они и сами были удивлены, когда почувствовали, как неведомое доселе дыхание новой жизни вошло вдруг в их души. Еще совсем недавно они не имели никакого представления о таком перевоплощении, хотя оба, в общем-то, ему способствовали. В этот вечер было распито шампанское.

Через неделю нью-йоркская колония художников проводила мисс Еву Бернс и Фридриха на борт «Императрицы Августы Виктории». Не было конца теплым напутствиям, а Вилли забасил под конец уезжающим:

— Скоро и я за вами следом!

И пароход отчалил.

Целую цепь праздничных дней пережили Фридрих и Ева в море. На третий день к вечеру капитан корабля сказал им, не подозревая, что перед ним один из уцелевших пассажиров «Роланда»:

— В этих водах, по всем расчетам, затонул большой пассажирский пароход «Роланд».

Гладь океана была похожа на второе небо кристальной чистоты. Резвились дельфины.

Как странно: ночь, чудесная ночь, сменившая этот вечер, стала для Фридриха и Евы брачной ночью. В блаженном сне пронеслись они над полем жестокого побоища, над могилой «Роланда».

На пристани в Куксхафене их встречали родители и дети Фридриха. Но он видел только детей. Он сгреб всех троих и целую минуту держал в объятиях, а те, вне себя от радости, болтали, смеялись и вырывались.

Когда все опьяненные встречей участники этой сцены перевели наконец дух, Фридрих опустился на колени и прижался обеими руками к земле. При этом он смотрел Еве в глаза. Затем Фридрих встал, поднятым вверх указательным пальцем правой руки призвал всех к молчанию, и они услышали трели многих тысяч жаворонков, огласившие бесконечные поля, простиравшиеся вблизи.

— Это Германия! — произнес он. — Это Европа! Что ж, после такого часа можно в конце концов и погибнуть!

Генерал передал сыну письмо в конверте, на обороте которого была написана фамилия отправителя. Это был отец покойного Расмуссена. «А, благодарственное письмо!» — подумал Фридрих. И, не проявляя никакого любопытства, сунул конверт в нагрудный карман пиджака. Ему даже не пришло в голову сравнить дату и час смерти друга с теми данными, которые тот сообщил ему однажды во сне.

Проходивший мимо них капитан поздоровался с Фридрихом.

— А знаете ли вы, — спросил его Фридрих, — что я действительно один из спасенных пассажиров «Роланда» и один из действительно спасенных?

— Вот как! — удивился капитан и добавил на ходу: — Да, да, все мы плывем по одному и тому же океану! Счастливого плавания, господин доктор!

— О да, — протяжно произнес бледный молодой человек. Ему было никак не более двадцати трех лет.

— Вам хорошо, — воскликнул другой, чисто выбритый, с огненно-рыжей головой римского чекана. — Мне приходится говорить «да», а вы, если пожелаете, говорите «о да». С таким же успехом вы можете сказать «о нет». Таково уж преимущество человека со средствами. Иное дело я — семья, знаете ли, великовата.

— У меня тоже дочь и сын, — сказал молодой человек.

— Для вашего возраста, — заметил римлянин, — это более чем довольно. Если не хотите идти моей плодотворной стезей — у меня теперь почти полдюжины — держите ухо востро. Или, надо полагать, ваше состояние беспредельно. Как бы то ни было, ухо надо держать востро. Вообще говоря, меня нелегко вывести из равновесия. Но когда мне улыбнулось счастье взять антрепризу в Потсдаме, это был мой звездный час.

— Еще кружечку, господин директор? — Вопрос исходил от замурзанного мальчишки, прислуживавшего в садике у «Грота».