Василий Великанов - Повесть об укротителе

— Собаководы-саперы, товарищ полковник. Они подготовлены хорошо.

— Да, я понимаю, но кто будет над ними старшим?

— Я сам бы поехал, товарищ полковник…

— Нет, вы нам здесь нужны. Мы продолжим эту работу.

К полковнику подошел Иван Петухов и откозырял по-военному:

— Разрешите, товарищ полковник» мне поехать на фронт.

— Да, товарищ полковник, — добавил Ладильщиков, — это было бы надежно, но мой ассистент пока на «брони».

Полковник Гуров пристально взглянул на рослого Петухова и сказал:

— Хорошо. Мы свяжемся с военкоматом и вопрос с вашей «бронью», я думаю, разрешим… Вам, товарищ Петухов, надо будет проверить собак в бою и все учесть. Дело это новое. А вас, Николай Павлович, командующий просил зайти к нему сегодня вечером.

К командующему? Зачем? Неужели по поводу собак? Или еще что-нибудь хотят предложить? На свою работу по дрессировке собак он смотрел как на обычную, черновую работу, не придавая ей особого значения. Тем более, что дело это совсем новое, и неизвестно еще, как оправдается в бою.

Из штаба Ладильщиков вернулся на квартиру ночью. Маша уже лежала в постели, но не спала — с волнением ожидала мужа.

— Ну? — опросила она тревожно, как только он вошел в комнату.

Неторопливо разуваясь, Николай Павлович ответил:

— Не мне бы надо идти к командующему, а тебе, Маша.

— Почему?

— Так уж…

— Да не тяни. Говори.

Николай Павлович присел на краешек кровати.

— Дай я тебя, Маша, поцелую.

— В честь чего это целоваться? Да говори же скорей!

— Маша, командующий тебя благодарит, — За что? Ты смеешься?

— Я серьезно, Маша. За то, что ты поймала шпиона. — Это того?

— Да, того самого. У меня с ним была очная ставка. Это — Пауль Финк.

— Ага, Коля, я оказалась права, а ты сомневался. Что же они так долго молчали?

— Не они молчали, а шпион молчал. Крепкий на язык оказался.

— Ну, а еще что ты о нем узнал?

— Его забросили к нам с беженцами… А чистильщик сапог оказался НП.

— Что такое НП, Коля?

— Наблюдательный пункт. У него фотоснимки нашли. Мария Петровна вскочила с постели.

— Интересно! Я первый раз в жизни живых шпионов видела.

— Не видела, Маша, а сумела увидеть.

— Ну, а ты как? Что тебе сказал командующий насчет собак?

— Объявил благодарность.

— Ну, а ты что ему сказал?

— Я ответил ему, Маша, как солдат: «Служу Советскому Союзу».

На другой день ранним утром провожали на фронт Ивана Даниловича.

— Береги себя, Ваня, — дрожащим голосом проговорила Вера, обнимая мужа, — и пиши нам почаще…

Прижимая к груди сына, Иван Данилович сказал: — Николай Павлович, Руслана не оставляйте, если со мной что случится…

Николай Павлович взял помощника за плечи и, глядя ему в глаза, сказал тихо, вдумчиво:

— Ванюша, помнишь, что я говорил перед тем, как тебе надо было первый раз войти в клетку к зверю? Каждый солдат знает, что в сражении потребуется его жизнь, но когда он встретится лицом к лицу с врагом, то должен храбро выполнить свой долг, не думая об опасности.

Николаю Павловичу казалось, что он провожает на фронт родного сына. Так близок и дорог был ему Ваня. Они по-мужски крепко обнялись, поцеловались, и Николай Павлович отвернулся. Он не хотел, чтобы Ваня видел его слезы.

Небо и земля казались однообразно-серыми, неприглядно-тоскливыми. Дождь моросил непрерывно. Вспаханный склон пологой высоты, черный и мокрый, глянцевито отсвечивал. На поле валялись кверху зубьями железные бороны и опрокинутая, покореженная сеялка, кое-где, вразброс, стояли подбитые черные танки с прямым крестом на башне.

Батальон капитана Неверова засел в окопах, вырытых наспех. При поспешном отходе не удалось как следует укрепиться. Оборона высоты 105,1 была тяжелой. Немцы атаковали позиции по нескольку раз в день: они стремились прорваться к Ростову.

Капитан Неверов, высокий блондин, каждый раз, после того как захлебывалась вражеская атака, ругался: «Тьфу, черт побери! И откуда они берут столько танков?!»

Позади окопов — степная балка, заросшая кустами шиповника, терна и боярышника. Кусты боярышника заползли и на высоту, маскируя окопы и две маленькие противотанковые пушки. Их снаряды могли насквозь прошивать броню немецких танков, но вчера в бою одну пушку подбили, и она уткнулась тонким стволом в землю.

Ночью пришли в батальон новые бойцы с собаками— истребителями танков. Капитан Неверов впервые видел таких собак и поэтому сомневался в их боеспособности.

— В ученьи они, может, и хороши были, а здесь такой огонь…

— Думаю, что боевой экзамен выдержат, — не очень твердо ответил инструктор Иван Петухов.

— А собаководы в бою были?

— Нет. Только один был, Ваганов, но все прошли военную службу.

— Пока вас самих пообстреляют, повозишься с вами…

Капитан Неверов, провоевавший четыре месяца, с недоверием и даже с некоторым пренебрежением относился к необстрелянным новичкам.

— Будьте покойны, товарищ капитан, не подведем, — ответил Петухов.

— Ладно, там видно будет. Вот и жратвы им много надо…

— Пока сегодня не надо, товарищ капитан. Голодные, они лучше на танки пойдут.

— Посмотрим. Заработают — накормим. А не заработают — и так не сдохнут.

— Но если, товарищ капитан, они в бою заработают, то кормить их уже не придется, — с горечью сказал Петухов.

Собаководов развели в роты, а Иван Петухов, Ваганов и еще несколько человек были отведены на самый ответственный участок обороны — в боевое охранение. В боевом охранении находился усиленный стрелковый взвод, которым командовал маленький, щуплый, рыжий, с чубом лейтенант Смирнов. Стальную каску он никогда не надевал, и все его знали как человека отчаянной храбрости. При разговоре с друзьями он бравировал своей смелостью: «Меня все равно не убьют, я знаю, где упадет снаряд и где летит пуля…»

Собаководов лейтенант Смирнов принял радушно.

— Ну, ладно, приземляйтесь пока. И чтоб не слышно их было, а то немцы услышат и могут догадаться, какой им «гостинец» приготовили. До рассвета отдыхайте, а там будьте готовы каждую минуту.

Собаководы рассредоточились в траншее и, покрывшись плащ-палатками, присели на влажную подстилку из веток боярышника. Собаки прижались к своим хозяевам. Рядом с человеком и теплее и не так страшно. А ночь темная, как чернозем, и такая тихая, будто все на свете умерло. Неприятно, жутко.

Вон немецкий прожектор скользнул лучом по земле, поблуждал из стороны в сторону, а потом скакнул вверх и, ткнувшись в мокрое одеяло сплошных туч, оборвался.

Туманно-серый рассвет приходил медленно, как будто опасался кого-то.

На гребне вспаханной безымянной высоты показалось что-то черное, одиночное. Оно на глазах росло и стало танком. За ним левее еще вырос танк, а потом показались и правее: семь, восемь, девять, десять, одиннадцать танков! Петухов услышал их отдаленный гулкий шум; он удивился: как медленно ползут бронированные машины — словно стальные черепахи.