Василий Великанов - Повесть об укротителе

— Мишук… Мишук… — тихо произнес Ладильщиков, опасаясь, что медведь в припадке ярости забудет его.

Ладильщиков хотел достать из кармана морковь, чтобы подачкой отвлечь медведя от себя, но левую руку Мишук придавил лапой. Оставалось лишь одно: ждать с надеждой на то, что медведь, не встречая сопротивления, постепенно успокоится и отпустит его. Но время шло, а Мишук не отпускал хозяина и при малейшем его движении усиливал нажим зубами и сердито ворчал. Что же делать? Как же выйти из этого затруднительного, опасного положения? Просить помощи? Стыдно. Да медведь и схватить может чужих людей. Позор! Нельзя провалить номер. Тогда нигде не показывайся. Засмеют. А если никто не выручит, то зверь может повредить руку…

— Занавес… Занавес… — тихо прошептал Ладильщиков, но Ваня не расслышал его слов.

— Что, Николай Павлович? — опросил он тоже шёпотом.

— Помани его морковкой, — громче сказал Ладильщиков.

Почувствовав опасность, Ваня, не закрывая занавеса, кинулся за «кулисы», в соседний класс, и, ухватив миску с морковью, побежал обратно, на сцену. Суетливо торопясь, он споткнулся на пороге и упал. Миска выпала из рук и морковь рассыпалась по полу. От знакомого стука миски медведь вздрогнул и поднял голову. Заметив любимое лакомство, Мишук отпустил хозяина и потянулся к моркови. Напряженная тишина в зале сменилась громким смехом, который ещё больше усилился, когда с передней скамьи вскочил Ананий Матвеевич и крикнул во весь голос:

— Ванька, с-сукин сын, беги за дверь, а то зверь задерёт!..

Ладильщиков вскочил с пола, схватил цепь и побежал к медведю. Зацепив цепь за ошейник и подобрав морковь в миску, он увёл Мишука за «кулисы», когда скрылся Ваня, напуганный криком своего деда.

Привязав медведя и сунув ему под морду морковь, Ладильщиков выбежал на сцену и поклонился публике. Но он почувствовал, что поклоны у него не выходят, они какие-то неуклюжие, словно медвежьи, и весь он будто скован. Ладильщиков перестал кланяться, стоял и смущённо улыбался. Лицо у него было красное, потное. И вот такой простой, застенчивый и сильный, он пришёлся по душе крестьянам. Они восторженно шумели, смеялись, хлопали в ладоши.

Народ расходился медленно. Многим хотелось заглянуть «за кулисы» и поближе посмотреть на медведя, но Ананий Матвеевич никого туда не пустил.

— Братцы, — сказал он, обращаясь к любопытным, — медведь в расстройстве… Не надо его беспокоить, а то может кого и зацепить.

Варюгин же прошёл «за кулисы» беспрепятственно, как хозяин.

— Николай Павлович, — обратился он к Ладильщикову, — ночевать, конечно, ко мне. У меня и для вас и для Мишука найдется хорошее угощение.

— Да нет уж, спасибо, — ответил Ладильщиков, — я иду к Ананию Матвеевичу.

— А что у него хорошего, теснота, да затируха на ужин, а у меня и просторно и сытно.

Вошедший в класс Ананий Матвеевич услышал слова Варюгина и, ухмыльнувшись, промолвил;

— Добрый друг лучше ста богачей.

— Сдержи язык, а то зубы сломаешь, — угрюмо пробасил Варюгин, сердито покосившись на Петухова.

— Богачи-то редко имеют друзей, — проговорил Ананий Матвеевич и повернулся спиной к Варюгину. — Пойдём, Николай Павлович. В тесноте, да не в обиде.

В этот вечер долго не ложились спать. Дед вспоминал русско-японскую войну и как он участвовал в Цусимском бою, а Ладильщиков рассказывал о том, как он воевал с немцами и с «беляками». Ваня жадно слушал разговор взрослых, забыв, что ему давно пора спать. Дарья Ивановна, высокая сухощавая женщина, сказала:

— Ваня, спать пора.

— Да погоди ты, мама, — отмахнулся сын.

— Мёдом его не корми, а о войне расскажи. Это только в рассказах она интересная, а так — только погибель людям. Отец вот сложил там голову, а я майся одна.

Потом втроём они ходили проведывать Мишука. В тёплой бане, развалившись на соломе, медведь сладко спал.

— Тоже, небось, устал, — промолвил дед.

— Ананий Матвеевич, а почему, как ты думаешь, Варюгин даже не пошевелился, когда медведь придавил меня? Ведь он мог бы помочь — Мишук ещё помнит его…

— Эх, Николай Павлович, что от птицы молока, ждать добра от кулака. Он ведь до сих пор жалеет, что отдал тебе медведя. Шкура! Народа тогда побоялся. А потом досадовал.

Ладильщиков в этот вечер заснул не скоро. В голову лезли то бандиты, то Мишук с его дикой выходкой… «А все-таки напрасно я снял с него намордник…» — подумал он.

Рано утром, стряпая у печки, Дарья Ивановна сказала:

— С ума свели вы моего Ванюшку, Николай Павлович. До свету ещё вскочил и — к медведю.

Ананий Матвеевич умывался в углу из глиняного рукомойника, похожего на чайник и подвешенного к потолку на верёвочке.

— Хочет с вами поехать, да не смеет спросить, — сказал дед, — а я ему говорю — мал ещё, слаб.

В это время вошел в дом со связкой дров Ваня и, поняв, что речь идет о нём, потупился и покраснел.

— Вот так кормилец, — сердито сказала мать, — от матери бежать хочет. Отец на войне голову потерял, а он хочет под медведя попасть.

— Ну, так уж и под медведя, — проговорил Дед, — бабам всегда страхи кажутся.

Когда же мать вышла в сени, Ладильщиков сказал:

— Пока не могу тебя, Ваня, взять, а вот как заведу ещё зверей, так уж без помощника мне не обойтись…

Провожать Ладильщикова высыпали все ребятишки села. Длинной гурьбой они долго бежали вслед за санями и кричали;

— Приезжайте к нам еще! Приезжайте-е!..

Ваня, проехав с Ладильщиковым километра два, слез с саней и, прощаясь, сказал:

— Пишите, дядя Коля.

— Непременно напишу. А ты спортом занимайся, а то не возьму.

В тот же день Ваня притащил из кузницы ржавую цепь, пудовую гирю и стал упражняться. Каждый день он щупал свои бицепсы и думал, что они растут у него не по дням, а по часам.

Ваня хотел быть таким же сильным, как Николай Павлович, и вместе с ним укрощать зверей.

Мартовская ночь была холодная, сырая. Встречный ветер посвистывал в узенькие щели товарного вагона, Поезд шёл почти «шагом» и часто останавливался. Лязгали буфера, вагоны толкались и вздрагивали. Казалось, что этому нудному движению не будет конца.

Так в те времена ходили поезда.

В теплушке вокруг раскалённой докрасна чугунной печи сидели плотным кольцом демобилизованные красноармейцы, курили махорку и рассказывали интересные житейские истории и побасенки. Здесь же, рядом с матросом Федей, сидел и Ладильщиков,

В углу на привязи стоял Мишук, Ночью он обыкновенно спал, а сейчас не ложится. Топчется на месте, качается из стороны в сторону и временами со стоном мычит «у-у-у». Он голоден. Едут уже вторые сутки, а хозяин дал ему лишь небольшой кусок жмыха. Только раздразнил аппетит. Да и холодно в углу, продувает.