Владимир Орлов - Солёный арбуз

— Вижу, — засмеялась Ольга. — Я никогда не буду сажать его на цепь. Устраивайся у стола.

— Я же один пока.

— Ты и будешь один. Вот пирог.

— Ну и пирог! Просто блеск!

Пирог приплыл на Ольгиных руках на стол, пахнул черникой, круглый, словно плетеный, с упитанными, загорелыми боками колобка.

— Между прочим, у меня сегодня день рождения.

— Вот тебе раз! Ты бы хоть предупредила! Хоть бы сказала... Оленька, я тебя поздравляю... Я тебя...

— Уже девятнадцать. Совсем старуха.

— Все-таки я старше тебя на три месяца.

— Совсем старуха и скоро седеть начну.

— Это уж точно. А потом на пенсию...

— Вина не будет. Только чай и пирог. Традиционные. В нашем детдоме мы всегда так отмечали дни рождения. Чаем и пирогом с черничным вареньем.

— Ну, тогда...

Нож из нержавеющей стали быстро и ловко резал тонкие румяные плети сдобного теста. Чернильные куски выстраивались на тарелке. Букварь смотрел на Ольгу, высунувшую язык, и снова узнавал в ней счастливую и вертлявую девчонку со смеющимися глазами, какой была она на Канзыбе. Мысли Букваря пошли по непонятной кривой, и он сказал совсем некстати:

— Скоро будет две недели, как Кешка...

Нож из нержавеющей стали вздрогнул и начал резать пирог неуверенно.

— А где ты покупала черничное варенье? — растерянно заинтересовался Букварь.

— Привет тебе! Зайди в любой магазин.

— Разве?..

— В детдоме мы, конечно, не покупали варенье в магазинах. У нас вокруг были такие леса!

— Леса?..

— Ну да, леса! Ты что, не слушаешь меня?

— Нет, я слушаю. Я соображаю. И еще я смотрю на пирог.

«Я смотрю на пирог и вижу твои руки, вижу твои пальцы, твои тонкие загорелые пальцы. Мне нравится смотреть на твои пальцы. Они такие...»

— Отличный пирог! В порядке!

— А на Канзыбе я готовила хуже?

— Ну что ты!

«Просто я забыл о Канзыбе. Я не хотел вспоминать этого слова. Я думал, оно испортит тебе настроение. А ты назвала его сама. Значит, у тебя все перегорело? А может быть, и не было ничего? Как у Николая? И теперь этот одессит...»

— Я ведь и в детдоме была поварихой. Из чего только не стряпала! Было время — и из картофельных очисток... Ты не жадничай, Букварь, ты работай зубами...

— А я и зубами...

— Потом только мне и доверяли готовить пирог с черничным вареньем. И каждый раз, когда ребята ели его, я волновалась. Нет, честное слово. Я даже знала заранее, кто как будет есть. Вот уже забыла фамилии некоторых ребят, а как они ели, помню, их глаза и губы, их любимые жесты... Смешно, да?

— Смешно...

— Вот ты ешь, как Петька Соломатин. Был у нас такой парень, толстый и щербатый. Очень жадный. Торопишься, даже не пережевываешь. Ты тоже жадный?

— Смотря до чего.

— Видишь эту пачку бумажек? Телеграммы. Сегодня пришли. Двадцать три. Каждая кончается: «желаем черничным». Смотрю на подписи и вижу двадцать три рта, вижу, как едят эти рты и как они сытно облизываются. Смешно, да?

— Смешно...

— Трое моряков, один летчик, портниха, есть студенты. Все думали, что я стану шеф-поваром. Или на крайний случай актрисой: как-то я играла Снегурочку. А я вот штукатур.

— Так и останешься штукатуром?

— Нет, я буду физиком.

— Точно?

— Абсолютно точно. Вот пройдет по Саянам первый поезд, и я уеду в институт... Хитрый ты! Заставляешь меня болтать, а сам уписываешь кусок за куском!

— Я по инерции... Я же не ел таких пирогов.

— Честное пионерское?

— Честное.

— А я уж думала, что просто к ним привыкла. У нас в детдоме такой пирог был пределом мечтаний. Он и еще соленый арбуз.

— Чего-чего?

— Что ты, никогда не ел соленого арбуза? Я один раз пробовала.

— Я много потерял?

— Уже и не помню его вкуса. Совсем не помню. Может быть, ты и ничего не потерял. Только не в этом дело.

— А в чем?

— Это трудно понять... Представь себе глухое удмуртское село, бедный колхоз, вокруг леса и в лесу наш детдом... Питались мы тогда не так чтобы очень. О многих вещах знали понаслышке... Об арбузе тоже... И вдруг однажды весной к одной из наших девчонок, Ленке Муравьевой, приехал родственник. Какой-то двоюродный дядя, брать он ее не собирался, просто заехал навестить. Сорок семь гавриков, и я в том числе, ходили за этим двоюродным дядей, молча смотрели на него. Мы-то вообще никаких родственников не знали. Мы так завидовали Ленке! Гостил этот дядя два дня. Потом уехал. Оставил Ленке гостинцы. Обыкновенные: хлеб, сало, пряники, черствые уже пироги. И с ними — соленый арбуз. Дядя был откуда-то с юга.

— Добрый дядя.

— Все-таки он приехал... Ленка тогда разделила арбуз по-братски. Он был маленький, и дольки получились крошечные. Ели мы их долго, смакуя. Сначала мне казалось, что я ем соленый помидор, но потом я забыла об этом. Ела я что-то сказочное и чудесное. По глазам наших ребятишек видела, что они чувствуют то же самое.

— И с тех пор...

— Ты не подсказывай. Если хочешь слушать.

— Я хочу слушать.

— Мы тогда стали мечтать о соленом арбузе. Знаешь, как о какой-то синей птице. К этой мечте примешивалась и тоска по родным, которых у нас не было. Мы сидели зимними вечерами в своем холодном домике, заваленном снегом, и мечтали о жаре, о солнце и о соленом арбузе — символе чего-то чудесного, что обязательно должно произойти в жизни каждого. Чудаки! Тогда, зимой, мы и задумали послать экспедицию. За соленым арбузом. Экспедицией был Сашка Голутвин, самый деятельный наш парень. Больше всех он говорил об арбузе. На рынке мы загоняли всякое барахло, подрабатывали в колхозе, насобирали Сашке денег на дорогу и на арбуз. Сашка уехал и пропал. Потом его поймала милиция. Вовсе и не на юге, а в Свердловске. Он спекулировал чем-то и лазал в трамваях по карманам. Перед тем как отправить Сашку в колонию, его привезли к нам в детдом. Мы стояли напротив него огорошенные: Сашка — и вдруг обманул, мы же верили ему. А Сашка только смеялся: «Дураки! Поверили в сказочку? Вам дядя всучил большой соленый помидор, а вы поверили! Их и нет, соленых-то арбузов! Дураки...» Мы и были тогда дураки, сорок шесть маленьких дураков. Съели какую-то ерунду и выдумали...

— Вовсе не дураки. Разве дело во вкусе? Дело в мечте.

— Ну в мечте. А зачем мечтать о том, чего нет?

— Почему нет? Есть же соленые арбузы.

— Нет, Букварь, — глухо сказала Ольга, — нет их.

Букварь поднял голову и не узнал Ольгу. Она смотрела в распахнутое окно, и в глазах ее были отчужденность и тоска. Вовсе не такая Ольга прыгала на метле по канзыбинским камням и смеялась солнечно. И Букварь понял, что время Буратино окончилось, что Канзыба в

Ольгиной жизни, как и в его, не прошла даром и что последние слова Ольги были вовсе и не об арбузе.

Ольгин взгляд был как первый седой волос.

— Все-таки где-то они есть, — тихо сказал Букварь, — эти самые соленые арбузы.