Уильям Теккерей - Базар житейской суеты. Часть 1

Но съ Амеліей мы будемъ встрѣчаться очень часто, и я полагаю, не будетъ никакой бѣды, если читатель узнаетъ съ самаго начала, что природа снабдила эту дѣвушку самыми лучшими своими дарами. Мы этому очень рады, потому-что, можете представить, мы имѣемъ инстинктивное отвращеніе ко всему, что отзывается безнравственностью не только въ жизни, но даже и въ романахъ. Жаль, однакожь, что эта дѣвица отнюдь не можетъ служить идеаломъ физической красоты, потому-что у нея коротенькій носъ и слишкомъ полныя, румяныя щеки; но въ замѣнъ этого, личико ея цвѣло розовымъ здоровьемъ, и въ глазахъ отражался самый добродушный юморъ, кромѣ тѣхъ случаевъ, когда они покрывались слезами, что случалось довольно часто. Миссъ Амелія плакала и надъ мертвой канарейкой, и надъ послѣдней страничкой глупой сантиментальной повѣсти, и даже надъ мышеловкой, если жадная кошка готовилась схватить несчастную жертву, соблазнившуюся лакомымъ кускомъ; но всего болѣе плакала миссъ Седли, когда кто-нибудь осмѣливался сказать ей неласковое слово. Вотъ почему миссъ Пинкертонъ, не имѣвшая впрочемъ ни малѣйшаго понятія о чувствительности и слабостяхъ человѣческаго сердца, перестала бранить ее послѣ первого раза, и даже распорядилась отдать формальное приказаніе, чтобы всѣ учителя и наставницы обходились какъ-можно ласковѣе съ миссъ Седли.

Ничего, стало-быть; мудреного нѣтъ, если въ день отъѣзда миссъ Седли совсѣмъ растерялась, и не знала, что ей дѣлать: смѣяться или плакать. Она была очень рада ѣхать домой, но мысль, что ей надобно разстаться съ милыми подругами, переполняла горестью ея сердце. Уже цѣлыхъ три дня; маленькая сиротка, Лаура Мартинъ, таскалась за нею какъ маленькая собачонка. Ей надлежало принять и возвратить по крайней мѣрѣ четырнадцать подарковъ со включеніемъ четырнадцати торжественныхъ обѣщаній писать непремѣнно каждую недѣлю.

— Адресуйте свои письма на имя моего дѣдушки, графа Декстера, а онъ ужь перешлетъ ихъ ко мнѣ съ курьеромъ, говорила миссъ Сальтиръ.

— Не разбирай почтовыхъ дней, mon ange; пиши просто каждый день, и, повѣрь, твои письма будутъ для меня слаще конфектъ, говорила миссъ Шварцъ, великодушная мулатка съ шелковистыми волосами.

Отвѣты, само-собою разумѣется, были эксцентрически-утвердительнаго свойства. Чтобы не отстать отъ другихъ, малютка Лаура Мартинъ взяла подъ руку миссъ Амелію, и бросивъ на нее умильный взглядъ, проговорила:

— Душечка, Амелія, я буду называть васъ мамашей въ своихъ письмахъ.

Всѣ эти подробности, нѣтъ сомнѣнія, какой-нибудь степенный джентльменъ, имѣющій обыкновеніе читать романы за чашкой кофе съ трубкою въ устахъ, назоветъ чрезвычайно глупыми, пошлыми, приторными и до крайности сантиментальными. Точно такъ, и вотъ уже я вижу, какъ сей степенный джентльменъ беретъ въ эту минуту карандашъ, подчеркиваетъ эти унизительные эпитеты и прибавляетъ къ нимъ на поляхъ свое собственное замѣчаніе: совершенно справедливо. Очень хорошо. Бросьте эту книгу, степенный джентльменъ, и ступайте въ клубъ играть въ карты.

Но мы будемъ продолжать. Сундуки, прощальные подарки, шкатулки и картонки со шляпками миссъ Седли поступили въ распоряженіе косолапого Самбо вмѣстѣ съ ободраннымъ чемоданомъ дѣвицы Шарпъ, уложеннымъ на дно коляски съ приличными замѣчаніями и насмѣшками со стороны кучера и слуги. Когда такимъ образомъ упаковка и поклажа были приведены къ благополучному концу, наступили послѣднія минуты разставанья, страшныя, горестныя минуты, смягченныя только необыкновенною твердостію духа и присутствіемъ самой основательницы заведенія. Само-собой разумѣется, что при этомъ торжественномъ случаѣ миссъ Пинкертонъ произнесла великолѣпную прощальную рѣчь имѣвшую самое успокоительное вліяніе на сердца юныхъ питомицъ. Рѣчь была до крайности скучна; фигуральна, нелѣпа и дика, но всѣ понимали съ удовлетворительною ясностью, что въ присутствіи миссъ Пинкертонъ отнюдь не должно давать простора изліянію дѣтскихъ чувствъ. Вслѣдъ затѣмъ явились на сцену тминная коврижка съ бутылкой малаги, и когда дѣвицы окончательно утѣшили себя такимъ напиткомъ, миссъ Седли получила окончательное позволеніе ѣхать въ родительскій домъ.

— А вы, миссъ Бекки, развѣ не хотите проститься съ массъ Пинкертонъ? сказала Джемима молодой дѣвушкѣ, на которую, казалось, никто не обращалъ никакого вниманія во все это время. Ребекка уже сходила съ лѣстницы въ дорожномъ платьѣ и съ картонкой подъ мышкой.

— Напротивъ, очень хочу, отвѣчала миссъ Шарпъ спокойнымъ тономъ.

Затѣмъ, она постучалась въ кабинетъ и, получивъ позволеніе войдти, сказала по французски:

— Mademoiselle, je viens vous faire mes adieux.

Миссъ Пинкертонъ не понимала французскаго языка, хотя хвастала при каждомъ удобномъ случаѣ, что можетъ свободно объясняться на многихъ европейскихъ діалектахъ. Закусивъ губы, и вздернувъ къ верху свой римскій носъ, она отвѣчала величественнымъ тономъ:

— Миссъ Шарпъ, желаю вамъ счастливого пути.

Говоря такимъ образомъ, она протянула, въ знакъ прощанья, одинъ изъ пальцовъ своей руки, мизинецъ, къ которому надлежало прикоснуться съ достодолжнымъ уваженіемъ. Но миссъ Шарпъ холодно уклонилась отъ этой чести, и только сдѣлала реверансъ; сопровождаемый двусмысленной улыбкой. Семирамида запылала пожирающимъ огнемъ благородного негодованія.

— Благослови васъ Богъ, дитя мое, сказала она, обнимая миссъ Амелію, и бросая черезъ плечо этой дѣвицы грозный взглядъ на миссъ Шарпъ.

— Ступайте, Бекки, Богъ съ вами, сказала взволнованнымъ тономъ миссъ Джемима, опасавшаяся дурныхъ послѣдствій отъ вѣроятного столкновенія, которое могло произойдти между Ребеккой и ея сестрой.

И дверь кабинета захлопнулась за двумя пансіонерками, окончившими полный курсъ наукъ.

Внизу еще разъ произошла прощальная борьба, невыразимая словами. Въ пріемной залѣ собрались всѣ служанки, всѣ милые дружки, всѣ молодыя леди и съ ними танцовальный учитель, отложившій теперь попеченіе о своемъ урокѣ. Цалованьямъ, объятіямъ, рыданьямъ и даже истерическимъ взвизгамъ не было конца. Наконецъ, миссъ Седли кое-какъ высвободилась изъ дружескихъ объятій, и обѣ пансіонерки усѣлись въ дорожную коляску. Никто, повидимому, не жалѣлъ о миссъ Ребеккѣ, и она съ своей стороны не считала нужнымъ проливать прощальныхъ слезъ.

Но въ ту пору, когда кучеръ получилъ приказаніе двинуться съ мѣста, Джемима вдругъ выбѣжала къ воротамъ съ какимъ-то узломъ подъ мышкой, и закричала:

— Стой! Вотъ это для васъ, Амелія, сказала она миссъ Седли, подавая узелокъ съ пирожками и жареной говядиной, а вотъ это вамъ, Бекки, Бекки Шарпъ… книга отъ моей сест… отъ меня… лексиконъ… вы знаете. Зачѣмъ же вамъ уѣзжать безъ подарка? Ну, прощайте! Благослови васъ Богъ! Кучеръ, ступай!