Кришан Чандар - Вечер в Гурджане

Здесь есть пять озер – они невелики и удивительно красивы! Самое большое из них называется Нандан Сар. Площадь его – мили две с половиной на три. Поверхность его десять месяцев в году бывает закована льдом, но в ту пору, когда мы увидели его, оно представляло собой ровную темно-синюю гладь в оправе берегов, усыпанных яркожелтыми цветами. Озера эти, очевидно, одни из наиболее высокогорных в мире, напоминают о тех временах, когда вся земная поверхность была скрыта под водой. Много позже, когда исполины Гималаи постепенно поднялись ввысь, озера эти так и остались на их вершинах в глубоких расселинах.

Зрелище солнечного заката над Нандан Сэром необычайно величественно и прекрасно. Ничего подобного не увидишь даже на озере Дал или на озере Дуллар. [8]Здесь нет ни отелей, ни охотничьих домиков, ни пилигримов, ни автомобилей. Здешние дороги трудно проходимы, и доступными они бывают только три-четыре месяца в году. По этим дорогам трудолюбивые пастухи-кочевники пригоняют свои стада на тучные пастбища Гурджана, но уже в первую неделю августа они спешат возвратиться с ними вниз в долины, к обжитым местам. Редко-редко забредет сюда какой-нибудь паломник, заядлый охотник или любитель уединения! Мало кому из них посчастливится уйти отсюда живым и невредимым. Тут же, где-нибудь под снежной толщей, в желудке волков или возле кряжистых могучих тунговых великанов они находят свою могилу! В этом отношении за Гурджаном с давних пор укрепилась недобрая слава. Что касается пастухов, то они почитают Горного духа, владыку Гурджана. Он обитает на вершине горы, где мы разбили наш лагерь. Таинственного владыку Гурджана никому еще не удавалось видеть, однако говорят, что он терпеть не может чужеземцев, путешественников и паломников Он не хочет, чтобы в его владениях жил кто-нибудь, кроме горных пастухов, которые поклоняются ему. Пастухи знают, что когда горный дух Гурджана разгневается на кого-нибудь, то наказывает его смертью. Если же он кем-то доволен, то прибавляет молока в вымя его коз, покрывает его овец нежной, красивой, шелковистой шерстью и бережет его стадо в снегопад, бурю и ураган!

Был один из тех восхитительных вечеров, которыми так славится Гурджан. Я, Джагдиш и Рива (охотник-горец, которого мы захватили с собой из Тераи [9]), всласть поохотившись, возвращались в свой лагерь и по дороге решили сделать привал возле озера Нандан Сар. Солнце уже клонилось к западу. Воздух был столь неподвижен, что, казалось, легкий выдох и тот мог бы взволновать плавно опускавшиеся на землю легкие снежинки. Над вершиной Гурджана нависали ослепительно сверкающие белые облака. При взгляде на облака и заходящее солнце могло показаться, что на голубом основании сказочно-прекрасного дворца возвышается золотая колонна и подпирает собой белую мраморную арку. Джагдиш швырнул в спокойную синь озера камешек. Поверхность воды затрепетала, прекрасный сказочный дворец и золотая колонна заколыхались и разбились на тысячи алмазных осколков! Сталкивались и разбивались друг о друга мириады солнц. Протянув руку, Джагдиш сорвал целый пучок яркожелтых цветов и сделал из них букетик. Прикрепляя его к петлице своей куртки, он воскликнул:

– Какие чудесные цветы! Какой яркий цвет! Какой волшебный опьяняющий аромат! Рива, как называются эти чудесные цветы?

Рива беспокойно шевельнулся. Он был прирожденным следопытом, медведя он чуял за целых две мили, его голубые глаза были зорки, как у орла, который никогда не промахивается, когда он бьет налету стремительных горных птиц, но как называются эти цветы, он не знал. Хороший охотник никогда не бывает хорошим поэтом. Его смуглые, опаленные горным солнцем щеки стали темно-бронзовыми, он, запинаясь, ответил:

– Я… не люблю… цветы!

Смущение Ривы доставило Джагдишу величайшее удовольствие.

– Да, конечно! – негромко сказал он. – Вовсе не обязательно знать, как называются эти цветы. Может быть, у них вовсе и нет названий. Кроме того, прекрасное не нуждается в названиях, красота не поддается определениям и классификации!

– Ловлю на слове, – с улыбкой сказал я, – ты повторяешь мои слова!

Рива беспокойно завозился на своем месте.

– Фу! – насмешливо фыркнул Джагдиш. – Ловлю на слове! Ты, видно, думаешь, что сидишь в гостях у Аоши! Э, дорогой друг, здесь Гурджан! Понимаешь ты это или нет? Гурджан!

Не успел Джагдиш закончить фразу, как неожиданно грянул гром. Здесь удивительно непостоянная погода. Только что ярко светило солнце, а уже в следующую минуту лепит снег пополам с дождем. Рива бросил пристальный взгляд на облака, что быстро обволакивали вершину Гурджана. Раздув ноздри, он принюхался к дувшему с севера ветру и, застегивая пуговицы охотничьей куртки, сказал:

– Скорее в путь. Надвигается буран!

Мы отыскали в буйных зарослях цветов наши бараньи шапки, нахлобучили их на головы и быстро двинулись в путь. Хотя солнце все еще светило, белые облака уже начали кое-где бросать тени на склоны вершин и провалы горных долин. Воздух с каждым мгновением становился холодней, а нам еще нужно было карабкаться далеко вверх, где стояла наша палатка. Спешно, не говоря друг другу ни слова, мы карабкались по знакомой тропе. Тучи, окутывавшие вершину Гурджана, спускались все ниже и ниже. Воздух дрогнул. В лицо нам ударил легкий порыв ветра, повсюду, пересекая нам дорогу, поползли рыхлые, белые, словно хлопковая вата, клочья тумана. Мы ускорили шаг. Однако через каких-нибудь три четверти часа буран настиг нас. Заморосил слабый дождик, повеяло сыростью, и почти тотчас же начал падать снег. Рива шел впереди, за ним следовал Джагдиш, я замыкал шествие. Пояса всех троих были обвязаны одной и той же веревкой. Рива вел нас за собой. Прошли еще минут пятнадцать – двадцать, как вдруг веревка, обвязанная вокруг моего пояса, рванула меня вперед, рванула с такой силой, что если бы я на миг потерял присутствие духа и в руках у меня не было ледоруба, то несомненно потерял бы равновесие. Опираясь на ледоруб, я изо всех сил старался устоять на ногах, потому что веревка тянула меня в левую сторону.

Ничего не было видно. Все кругом было затянуто туманом.

– Эй, держись, держись! – донесся откуда-то сверху голос Ривы.

– Что случилось? – крикнул я.

– Я упал в снег, – услышал я голос Джагдиша, – ой, как больно! Не могу встать, сильно ушиб ногу!

– Встань, попытайся встать! – налегая на веревку, прокричал я.

Буран с каждой минутой крепчал все больше. Туман был белый, но он был хуже темноты. Где-то посередине между мной и Ривой лежал в снегу Джагдиш, и мы никак не могли поднять его.

– Держи равновесие! – донесся до меня голос Ривы. – Тащи веревку вправо. Раз… два… три!

Я изо всех сил потянул веревку, однако Джагиш не смог подняться.