Пэлем Вудхауз - Том 4. М-р Маллинер и другие

— Если бы я не видела это собственными глазами, ни за что не поверила бы, — сказала Билл. — Ты отдал ему дневник. Собственными руками. Даже если бы ты преподнес ему тетрадку на блюде, обложенном жареным луком, ты не смог бы сделать для него больше.

Смидли поник, раздавленный ее презрением.

— Да откуда мне было знать, что он затеял!

— Разумеется, ты не мог этого знать, — сказала Билл. — После того, как точно такой трюк проделала с тобой Адела, ты не мог ожидать ничего подобного. И разве у тебя была хоть малейшая причина подозревать, что такой человек, как Фиппс, способен на жульничество? Весь твой опыт общения с ним говорил, что перед тобой беспримерной правдивости и кристальной души экземпляр с незапятнанной совестью. По чести сказать, Смидли, по тебе плачет одно богоугодное заведение.

— Но я…

— Остается одно: жениться.

Смидли задрожал так, будто это простое слово было острой стрелой, вонзившейся ему прямо в беззащитную плоть. Он бросил на Билл робкий взгляд и решительное выражение ее усталого лица ему не понравилось.

— Да, — сказала она, — вот что тебе нужно — жениться. Тебе нужен кто-то, чтобы стоять преградой между тобой и внешним миром, и по счастливой случайности я знаю женщину, которая как нельзя лучше справится с этим. Смидли, я целых двадцать лет — сама не знаю почему — сходила по тебе с ума…

— Билл, пожалуйста!

— Ежели ты об этом не подозревал, то по той простой причине, что я никогда не открывала перед тобой сердца, но тайна эта, словно червь в бутоне, [29] «Но тайна эта, словно червь в бутоне» — У. Шекспир, «Двенадцатая ночь» II, 4, пер. Э. Линецкой. румянец на щеках моих точила. В глубокой меланхолии проводила я одну бессонную ночь задругой…

— Билл, умоляю, не надо!

— … и являла собой воплощенную аллегорию Терпения, улыбаясь, когда нестерпимая боль терзала мне нутро. Но теперь пришла пора изменить тактику и я, как Адела, не намерена терпеть глупости. Я не могу обещать тебе роскоши, Смидли. Все, что я могу бросить к твоим ногам — литературное агентство, в которое Адела вложила тридцать тысяч долларов.

Смидли никак не предполагал, что есть на свете сила, которая могла бы отвлечь его мысли от ужасного видения грозящего ему брака, вызванного словами Билл, но такая сила нашлась.

— Адела? — переспросил он. — Она дала тридцать тысяч?

— С веселой улыбкой на устах. Завтра мы с Джо едем в Нью-Йорк и берем быка за рога. Дело предстоит нелегкое, и нам, конечно, было бы неплохо заручиться твоей поддержкой. Я уверена, Смидли, что литературное агентство — это твоя стезя. У тебя очень выразительная внешность, которая произведет выгодное впечатление на клиентов. Я просто воочию вижу, как ты с ними общаешься. И с ними, и с издателями. Твой вид римского императора просто положит их на лопатки. Я понимаю, почему ты колеблешься. Тебе неохота оставлять шикарную жизнь под Аделиной крышей, где йогурт течет рекой, и в любую минуту можно приятно побеседовать с хозяйкой… Кстати, я удивляюсь, как ты собираешься иметь с ней теперь дело. После всего, что случилось, у нее на тебя зуб, а уж если Адела заимеет на кого-нибудь зуб, она не станет этого скрывать. Смидли побледнел.

— Господи!

— Боюсь, ваши беседы станут не такими приятными, так что уж лучше тебе жениться на мне, Смидли.

— Но, Билл…

— Это в твоих интересах.

— Но, Билл… брак…

— Что плохого в браке? Это же прекрасно, посмотри только на мужчин, которые, раз попробовав, уже не могут остановиться и женятся на каждой встречной. Вспомни Бригема Янга. [30] Бригем Янг ( 1801–1877) — глава секты мормонов, при котором еще допускалось многоженство. Вспомни Генриха Восьмого. Вспомни царя Соломона. Эти ребята знали толк в хорошей жизни.

В окутавшей Смидли непроглядной ночной мгле блеснул тоненький лучик света. В голове забрезжило нечто вроде надежды. Он взвесил все сказанное Билл.

Генрих Восьмой и царь Соломон — авторитетные люди, на их суждения о жизни можно положиться. Жениться им нравилось, как заметила Билл, они даже сделали себе из этого хобби. Может быть, это служит более или менее веским доказательством того, что брак — не смертный приговор, как принято считать, и даже имеет свои положительные стороны.

От Билл не укрылась перемена в его лице Она взяла его руку в свою и крепко сжала.

— Согласен ли ты, Смидли, взять в жены Вильгельмину?

— Да, — ответил Смидли тихим, но твердым голосом. Билл нежно поцеловала его.

— Так-то лучше, — сказала она. — После обеда мы сядем в мою колымагу и поедем, приценимся, сколько берут священники.

Перевод с английского Н.Трауберг

Мистер Эфраим Траут из юридической конторы «Траут, Уопшот и Эдельштейн» провожал на самолет Айвора Льюэллина, [31] мистерЛльюэлин участвует во многих романах, например — в «Везет этим Бодкинам!» и «Женщины, жемчуг и Монти Бод-кин». Мы встречали его в «Замороженных деньгах». Странное, двойное «Л» в его фамилии говорит о том, что он — валлиец. Когда-то такое написание обозначало глухое «л». (Попробуйте произнести; если не получится, скажите «Хлодвиг», оно само так прозвучит.) возглавлявшего студию «Суперба-Лльюэлин» (Льюэллин-сити, Голливуд). Они были давними друзьями. Именно мистер Траут вел все пять разводов Лльюэлина, включая последний, с Грейс, вдовой Орландо Маллигена, блиставшего во многих вестернах. Ничто не сближает юриста и клиента сильнее, чем хороший развод. Им есть о чем потолковать.

— Я буду скучать по вас, Айвор, — говорил мистер Траут. — Все как-то опустеет. Однако вы правы, вам пора поехать в Лондон.

Мистер Лльюэлин это знал. Он всегда все обдумывал — все, кроме браков.

— Надо их там подстегнуть, — сказал он. — Подложить взрывчатки под зад, а то мечтают, мечтают… Им же лучше.

— Я думал не столько о них, — заметил мистер Траут, — сколько о вас.

— Да, в Лондоне хороший бифштекс.

— Не в том дело. Калифорнийское солнце плохо влияет на вас. Это сплошное сверкание будоражит дух, и вы женитесь.

При слове «женитесь» мистер Лльюэлин задрожал, как бланманже на ветру.

— Никогда! — воскликнул он. — С этим покончено.

— Это вы так говорите.

— Я уверен. Вы знаете Грейс.

— Еще бы!

— Она со мной обращалась, как с этими, как их, мексиканскими… нет, не кактус, вроде пиона.

— Пеон?

— Именно. Держала на диете. Вы ели диетический хлеб?

— Нет, не ел, — отвечал мистер Траут. Собственно говоря, он был почти бесплотен, а на диете стал бы невидим.

— И не ешьте. Чистая промокашка. Я жутко страдал. Если бы не моя секретарша (сейчас она миссис Монтроз Бодкин), я бы вообще умер. Подкармливала с опасностью для жизни. После развода я — как взломщик после тюрьмы.