Фредерик Стендаль - Красное и чёрное

Жюльен улыбнулся так многозначительно, как только мог.

«Какая связь может быть между такими вещами, как вертеть всеми в доме, носить траур, и тем, что сегодня тридцатое апреля? — думал он. — Выходит, что я попал впросак больше, чем предполагал».

— Признаться, я... — сказал он академику и устремил на него вопрошающий взгляд.

— Пройдемтесь по саду, — сказал академик, с наслаждением предвкушая возможность пуститься в длинное красочное повествование. — Послушайте: может ли это быть, чтобы вы не знали, что произошло тридцатого апреля тысяча пятьсот семьдесят четвёртого года?

— А где? — с удивлением спросил Жюльен.

— На Гревской площади.

Жюльен был так изумлён, что даже и это название ничего не разъяснило ему. Любопытство и ожидание чего-то трагически-интересного, того, что как раз было в его духе, зажгло в его глазах тот особенный блеск, который рассказчик так любит видеть в глазах своего слушателя. Академик, в полном восторге от того, что ему посчастливилось найти столь девственные уши, принялся весьма пространно рассказывать Жюльену о том, как 30 апреля 1574 года самый красивый юноша того времени, Бонифас де Ла-Моль, и его друг, пьемонтский дворянин Аннибал де Коконассо, были обезглавлены на Гревской площади.

— Де Ла-Моль был возлюбленным Маргариты, королевы Наваррской, её обожаемым возлюбленным, и заметьте, — добавил академик, — что мадемуазель де Ла-Моль носит имя Матильда-Маргарита . В то же время де Ла-Моль был любимцем герцога Алансонского и близким другом короля Наваррского, впоследствии Генриха IV, и мужа его возлюбленной. Как раз на самую масленицу, во вторник, вот в этом тысяча пятьсот семьдесят четвёртом году, двор находился в Сен-Жермене вместе с несчастным королём Карлом IX, который уже был при смерти. Де Ла-Моль задумал похитить своих друзей, принцев, которых королева Екатерина Медичи держала при дворе в качестве пленников {164} {164} Речь идёт о заговоре против Екатерины Медичи в пользу герцога Франсуа Алансонского и Генриха Наваррского. Попытку выкрасть принцев крови, т. е. герцога Франсуа Алансонского и Генриха Наваррского, предприняли Жозеф де Бонифас де Ла-Моль (1530–1574) и его друг Аннибал граф де Коконна (Coconnas или Coconnat) (1535–1574), пьемонтский дворянин. Оба были арестованы и казнены на Гревской площади 30 апреля 1574 г. По легенде, де Ла-Моль был возлюбленным Маргариты Наваррской (Валуа) (1553–1615), а Аннибал Коконна — герцогини Неверской. У Агриппы д’Обинье этот сюжет приобрёл продолжение: в «Исповеди сьера де Санси» («Confession de sieur de Sanci») говорится, что после того, как оба возлюбленных были обезглавлены, их дамы забальзамировали головы своих любовников и хранили их как любовные реликвии. Другие варианты легенды утверждают, что дамы просто похоронили своих возлюбленных со всеми почестями в аббатстве Сен-Мартен у подножия Монмартра. Стендаль был знаком с этими обработками сюжета, они оказали влияние на финальные сцены «Красного и чёрного». Легенда была использована и Александром Дюма в романе «Королева Марго» (1845). . Он явился к стенам Сен-Жермена с двумястами всадников. Герцог Алансонский струсил, и де Ла-Моль был отдан в руки палача.

Но что тут более всего трогает мадемуазель де Ла-Моль, — и она мне в этом сама созналась тому назад лет семь, ей тогда было двенадцать лет, но это ведь такая голова, такая голова! — И академик возвёл глаза к небу. — Так вот, в этой политической трагедии её больше всего поразило то, что королева Маргарита Наваррская, тайно от всех укрывшись в каком-то доме на Гревской площади, отважилась послать гонца к палачу и потребовать у него мёртвую голову своего любовника. А когда настала полночь, она взяла эту голову, села в свою карету и отправилась в часовню, которая находится у подножия Монмартрского холма, и там собственноручно похоронила её.

— Неужели это правда? — воскликнул растроганный Жюльен.

— Мадемуазель де Ла-Моль презирает своего брата, ибо он, вы сами видите, и думать не хочет обо всей этой истории и не надевает траура тридцатого апреля. А со времени этой знаменитой казни, чтобы никогда не забывали о тесной дружбе де Ла-Моля с Коконассо, — а Коконассо был итальянец и звали его Аннибалом, — все мужчины этого рода носят имя Аннибал. Но этот Коконассо, — добавил академик, понижая голос, — по словам самого Карла IX, был одним из самых жестоких убийц двадцать четвёртого августа тысяча пятьсот семьдесят второго года. Но как же это могло случиться, мой дорогой Сорель, что вы, сотрапезник дома сего, не знаете этой истории?

— Так вот почему сегодня за обедом раза два мадемуазель де Ла-Моль назвала своего брата Аннибалом. А я подумал, что ослышался.

— Это был упрёк. Странно, что маркиз терпит такие выходки... Мужу этой прелестной девицы скучать не придётся.

За этим последовало пять-шесть язвительных фраз. Злорадство и фамильярность, поблёскивавшие в глазах академика, возмущали Жюльена. «Вот мы с ним, словно два лакея, сплетничаем о господах, — подумал он. — Но от этого господина академика всего можно ожидать».

Жюльен застал его однажды на коленях перед маркизой де Ла-Моль: он выпрашивал у неё должность податного инспектора по табачным изделиям для своего племянника в провинции. Вечером молоденькая камеристка м-ль де Ла-Моль, которая кокетничала с Жюльеном, как некогда Элиза, дала ему понять, что госпожа её надевает этот траур вовсе не для того, чтобы на неё глазели. По-видимому, эта причуда проистекала из сокровенных свойств её натуры. Она действительно любила этого де Ла-Моля, обожаемого любовника самой просвещённой королевы того века, погибшего за то, что он пытался вернуть свободу своим друзьям. И каким друзьям! Первому принцу крови и Генриху IV.

Привыкнув к той совершенной естественности, которая обнаруживалась во всех поступках г-жи де Реналь, Жюльен не находил в парижских женщинах ничего, кроме жеманства, и когда ему хоть немножко было не по себе, он просто не знал, о чём говорить с ними. М-ль де Ла-Моль оказалась исключением.

Теперь уж он больше не считал сухостью сердца этот своеобразный род красоты, который сочетается с благородной осанкой. Он подолгу разговаривал с м-ль де Ла-Моль, прогуливаясь с нею в ясные весенние дни по саду под распахнутыми окнами гостиной. Как-то она сказала ему, что читает историю д’Обинье и Брантома {165} {165} Авторов, которых читает мадемуазель де Ла-Моль, Стендаль высоко ценил, их книги отчасти послужили основой для создания любовной интриги «Красного и чёрного». Обинье , Теодор-Агриппа д’ (1552–1630) — поэт, историк, кальвинист, участник религиозных войн, соратник Генриха Наваррского, автор романа «Приключения барона де Фэнеста», его лирическая поэзия стала одним из первых проявлений искусства барокко во французской литературе (сб. «Весна»). Основной исторический труд — «Всеобщая история с 1550 по 1601 год» (1616–1620). Брантом , Пьер де Бурдей, сеньор де (1537/1540–1614) — священнослужитель, военный и писатель-мемуарист. Аббат Брантом сражался в Италии, в Африке, участвовал в религиозных войнах во Франции. Его обширные «Мемуары» посвящены в основном галантной придворной хронике и состоят из «Жизнеописаний знаменитых людей и великих полководцев», «Жизнеописаний знаменитых дам» и «Жизнеописаний галантных дам». . «Престранное чтение! — подумал Жюльен. — А маркиза не разрешает ей читать романы Вальтера Скотта!..»