Мигель Астуриас - Глаза погребённых

Ее опередил Кайэтано Дуэнде. Заглянул на кухню — красноватые пристальные глаза точно угли из-под пепла — и предупредил сеньору Гойю, что отправляется вместе с сеньоритой директрисой.

— Вот я и пришел проводить сеньориту на прогулку в горы, — вполголоса сказал он. — С Пополукой совсем плохо. Болеет он. Водянка…

Гойя не совсем еще очнулась от сна, веки ее слипались. Она протяжно зевнула.

— Водянка?.. Аве Мария! Да ведь от этого помер… — имя покойника она так и не успела произнести — одолевал сон, и, сокрушенно качнув головой, повторила: — Да, да, так и есть, от этого самого помер…

И уже не слышала она, как Дуэнде, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить уборщиц и спавшего на жердочке попугая, осторожно открыл дверь; не слышала, как из школы вышла Малена; не слышала, как удалялись их торопливые шаги…

— В темноте нет расстояний. Хоть это путь и неблизкий, мы скоро придем, — подбадривал Кайэтано Дуэнде свою спутницу, иногда замедляя шаг, чтобы она не отставала.

Шагая впереди, Кайэтано Дуэнде говорил:

— Великая черная лава создала потайные ходы… А молнии и подземные реки, будто водяные змеи; тоже прокладывают свои пути, каждая на свой манер. Каким же путем мы направимся? Мы не пойдем по путям большой черной лавы, которые выходят на другую сторону гор, к побережью. Мы изберем путь Молнии и путь Водяной змеи и дойдем до Пещеры Жизни, [55] 55. …дойдем до Пещеры Жизни… — Название восходит к представлениям о пещере как мифической прародине многих центральноамериканских индейцев. Древние обитатели Гватемалы и Мексики считали пещеры своими святилищами. Часто их стены покрывались великолепной росписью. там он нас и ожидает.

Малена озирается по сторонам: вдруг за ними следят, вдруг их задержат, вдруг не дойдут они до условленного места, — шагают ноги, шагают ноги, да, да, шагают ее ноги, да, шагают ноги, шагают… освобождены от пут лошади… громко звучат голоса… распахнуты настежь двери… свободны шаги… вольны облака… а ее ноги шагают, шагают без остановки, и не слышит она слов Кайэтано, с которым договорилась, что по улицам Серропома он пойдет впереди, на определенной дистанции, делая вид, что не имеет к ней отношения. «Не потерять бы из виду Кайэтано Дуэнде», — думала Малена. Однако вскоре она сбилась с пути; слабы ее глаза, ничего не видят во мраке. И все же она шла, не видя, а скорее догадываясь, что где-то впереди Кайэтано Дуэнде. К Гроту Искр — прямо на юг. Ноги ее несли по расплывчато-туманному и в то же время ясному, как Млечный Путь, селению; когда выплыли из тьмы очертания церкви Голгофы, Малена подумала о падре Сантосе, не увидит он ее на восьмичасовой мессе в воскресенье утром. Будет беспокоиться. Не хватит ему возгласов «Dominus vobiscum» [56] 56. "Господь с вами…» (лат.) — обращение священника во время богослужения. , чтобы, еще и еще раз обращаясь к прихожанам, обвести их взглядом — не пришла ли она. Зайдет в школу. Спросит. Ему скажут, что она у Пополуки. Но вот они уже миновали Голгофу — ветер гудит в колоколах ливнем спящего металла, — миновали дом священника с каменной оградой и широкой каменной скамьей; каскадами падает завеса ивы, под которой Хуан Пабло провел ночь и где узнал из уст начальника патруля, что его разыскивают живым или мертвым. Дойдя до угла, они вошли на кладбище, и вдруг стало оно раскачивать свои кресты и надгробия, словно пытаясь преградить им путь. Впереди, сзади, по сторонам, близко и далеко кружились кресты под небом, в котором мерцали горящие свечи — звезды.

И не только кресты, но и уличные фонари, и разбросанные вдоль дороги камни, и белеющие домишки окраины, и последний мост, и темные хижины, и ветви деревьев — все кружилось вихрем над головой Малены, и ей уже казалось, что ее ноги — внезапно вытянувшиеся, точно столбы дыма, — отрывались от ступней с каждым шагом по земле — теплой и насыщенной глухим ропотом прорастающих корней и проползающих червей, по земле, ступенями уходящей вглубь, к царству камня, в котором прорубила путь молния.

Несмотря на столь странные ощущения, сознание Малены было ясным. Она догадалась, что неподалеку от сухого каменистого склона, круто обрывающегося в овраг, прикрытый сучьями и сваленными деревьями, находится вход в темный провал. Грот Искр.

Неожиданно на кончике пальца Кайэтано Дуэнде вспыхнул огонек, брызнули искры, поднялся дымок.

— Не думай, сеньорита, что это горит мой большой палец. Это только так чудится, это не палец, а палочка из сосны окоте, первая из пятидесяти, которые я заготовил в дорогу. Этого нам достаточно на весь путь, и даже останутся. По пять рук в каждом кармане моей куртки. Я зажег первую, потому что мы уже вступили на наш подземный путь. Раньше этого нельзя было делать. Прости, что заставил тебя идти в кромешной тьме, ты даже не знала, куда ногу поставить, но…

— Мне думается, это было необходимо, мало ли кто мог заметить свет и пойти за нами…

— Не только поэтому… Вступая в потайной ход, нельзя зажигать огонь… Нельзя зажечь даже такую палочку, как смолистое окоте. Ударит гром, и поразит молния.

Они продвигались под мрачными сводами, сужавшимися и уходившими вдаль, зигзагообразный путь был словно пробит молнией в скалах, стало заметно холоднее, преследовал неприятный запах серы, сверху угрожающе надвигались какие-то огромные темные пятна. Малена дотронулась до одного из них вверху, над головой, и убедилась в том, что пятна неподвижны; это только мерещилось, что они перемещаются, скользят по своду, — оттого что двигались огни.

— Окоте, зажженное под землей, светит ясным лунным светом, — заметил Дуэнде, — желтым светом, поскольку луна дает соснам смолистый сок, который горит золотистым пламенем. Лучшее окоте из тех сосен, что росли под луной и напились терпентина…

Пятна продолжали надвигаться, плыли над головами, похожие теперь уже не на тучи, а на огромных зеленых жаб, гигантских медных пауков, металлических рыб в водоеме, обрамленном песчаником. Дивные узоры из минералов и фульгуритов. Малена рассматривала и классифицировала их, чуть ли не называя вслух вещества, входившие в их состав — ей казалось, что так легче сохранить ясность ума и уверенность в себе.

Тоска одолевала ее. Может быть, сказывалось пребывание под землей — сейчас они шли анфиладой длинных и узких переходов. Она старалась вспомнить скудные школьные познания, чтобы не утратить ощущения реальности мира, хотя казалось излишним убеждать себя в том, что эти пещеры образовались под влиянием атмосферного воздействия, кропотливой работы подземных рек, вулканических извержений или от удара молнии. Тоска не покидала ее. А может быть, говорили тревога и страх, она боялась опоздать или разминуться с ним в этих темных лабиринтах, где достаточно угаснуть язычку пламени, чтобы все погрузилось в беспросветный мрак, в котором невозможно найти друг друга. Она шла — прикованная к пламени, как к собственной жизни. Не отрывала глаз от смолистого факела, а в душе кипело раздражение против проводника: пятьдесят щепок воспламеняющейся древесины — так мало! Огонь поглощал их как терпентин. Почему же старик не предупредил ее?.. Почему она не захватила электрический фонарик… не подумала об этом… или большой фонарь, что вывешивается перед школой в дни праздников, или, на худой конец, хотя бы масляную лампочку из кухни… Что, если они не дойдут до места встречи… затеряются в темноте… на полпути?.. Но как заговорить об этом, если на губах печать страдания?..