Джордж Дюморье - Трильби

Хорошо ли, плохо ли, но такова была боевая хватка, отпущенная Таффи матерью-природой, дар, никогда не изменявший ему в случае необходимости.

Когда комиссар полиции прибыл на место происшествия, скандал уже закончился. Свенгали уехал в экипаже, а Таффи предоставил себя в распоряжение комиссара.

Они прошли в отделение почты и телеграфа, сопровождаемые старым воинственным джентльменом, мажордомом в бархатном камзоле и двумя конторщиками — очевидцами первоначального оскорбления. От Таффи и его друзей в настоящий момент требовалось только сообщить «свои имена, фамилии, титулы, чины, адреса, национальность, занятия» и т. д.

— Дело будет улажено в другом месте и по-другому, — многозначительно промолвил воинственный джентльмен, он же генерал в отставке, граф де ла Тур о Лу.

Таким образом, все кончилось очень просто, и весь день в голубых глазах Таффи, которые легко загорались гневом, вспыхивал свирепый, победоносный огонек.

Конечно, у него не было желания оскорбить супруга Трильби или намерения нанести ему серьезные телесные повреждения, но он был очень доволен тем, что ему удалось проучить Свенгали.

Мысль о том, что Свенгали в свою очередь может причинить ему какой-то вред, никогда не приходила Таффи в голову. Кроме того, он не верил, что Свенгали ринется в бой, — и он не ошибся.

Весь день он весело вспоминал о происшедшем, пока его не охватило раздумье и не принесло с собой угрызений совести и чувства глубокого сожаления, так как по существу Таффи был самым мирным из всех, кто под влиянием вспышки гнева способен хватить кулаком своего ближнего. Увы, при виде окровавленного Билли (пострадавшего от руки неравного противника) в Таффи проснулись первобытные инстинкты.

Запроса об именах и адресах секундантов Таффи от Свенгали не поступило, поэтому Додора и Зузу (не говоря уже о воинственном генерале графе Туралура, как называл его Лэрд) не пригласили присутствовать на дуэли, и наши три мушкетера вернулись в Лондон с незапятнанными кровью руками, живыми и невредимыми, чувствуя полное отвращение к Парижу.

Маленький Билли до самого рождества прожил в Девоншире с матерью и сестрой. Таффи жил там же, в сельской гостинице.

После того как вечером, в день их приезда, усталый и измученный Билли отправился спать, Таффи подробно рассказал миссис Багот о Ла Свенгали, не скрывая, что, по всей вероятности, это Трильби.

— Господи боже мой! — вскричала бедная миссис Багот. — Как! Та самая новая певица, которая скоро должна сюда приехать! Сегодня о ней статья в «Таймсе»! Ее называют чудом, пишут, что она не имеет себе равных. Разумеется, это не может быть мисс О'Фиррэл, которую я видела в Париже!

— Как это ни удивительно, я убежден в этом, как и Билли. Однако Мак-Аллистер считает, что это не Трильби.

— О, какое несчастье! Вот почему мой бедный мальчик выглядит таким больным и удрученным! Все опять вернулось. Но разве, когда вы с ней были знакомы в Париже, она умела петь?

— Она не могла взять ни одной правильной ноты, ее попытки спеть что-нибудь были смехотворны.

— Она все так же красива?

— О да, тут уж двух мнений быть не может: она стала еще красивее!

— Я помню, меня поразило, какой у нее чудесный голос. А ее пение — оно в самом деле необыкновенно?

— Необыкновенно? Да! Ничего подобного я в жизни не слышал. Я и не предполагал, что можно так петь. Гризи, Альбони, Патти — ничто по сравнению с ней!

— Бог мой! Она, должно быть, неотразима! Странно, что вы не влюблены в нее. Как ужасны эти сирены, разрушающие семейные очаги!

— Не забудьте, миссис Багот, — достаточно было одного вашего слова, чтобы она рассталась с Билли, а ведь она очень сильно его любила. Нет, она не сирена!

— Да, да, конечно! Правда, она хорошо себя вела, она исполнила свой долг, я не могу этого отрицать, но… Прошу вас, постарайтесь простить меня, мистер Уинн, хотя я… я не могу простить ей… эта страшная болезнь бедного Билли… такое тяжелое время в Париже…

Тут миссис Багот расплакалась, и Таффи простил.

— О мистер Уинн, будем надеяться, что тут какая-то ошибка, это просто кто-то очень похожий на нее! Боже мой, она приедет после рождества на гастроли в Лондон! Увлечение моего бедного мальчика только возрастет! Что мне делать, что мне делать?

— Но у нее есть муж. Увлечение Билли пройдет, как только он по-настоящему осознает этот серьезнейший факт. Кроме того, при встрече на Елисейских полях она сделала вид, что не узнает его, а на другой день у ее супруга была стычка с Билли в гостинице, они подрались. Я полагаю, это едва ли будет способствовать дальнейшему их сближению.

— Ах, мистер Уинн! Мой сын подрался с человеком, в жену которого он влюблен! Боже милостивый!

— Не беспокойтесь, он поступил правильно — этот человек грубо его оскорбил. Билли держался настоящим молодцом и вышел из драки победителем. Никаких последствий не было. Я был очевидцем.

— О мистер Уинн, и вы не вмешались?

— Ну конечно, вмешался — все вмешались! Все происходило по всем правилам, уверяю вас. Ни одну из сторон не покалечили, никто никого не вызвал на дуэль, не было ни пистолетов, ни шпаг, и тому подобного.

— Благодарение создателю!

Через неделю-две Билли как будто пришел в себя. Он, делал бесконечные этюды моря, скал, утесов. Таффи, очень довольный своей жизнью, не отставал от него и тоже писал. Билли и священник забыли старую распрю и помирились. Пастор был очень любезен также и с Таффи (с двоюродным братом которого, сэром Оскаром Уинном, он учился когда-то в колледже) и пользовался всякой возможностью, чтобы проявить внимание и гостеприимство. Дочь его в это время была в Алжире.

«Знать и дворянство» всей округи, включая «бедную, дорогую маркизу» (один из сыновей которой служил когда-то в одном полку с Таффи), держались также очень гостеприимно и любезно с обоими художниками. Таффи занимался спортом сколько душе было угодно и пользовался чрезвычайной популярностью. В общем, они прекрасно провели время до рождества, и сам праздник прошел для них очень приятно, хотя никакого особенного веселья не было.

После рождества Маленький Билли настоял на своем отъезде в Лондон, где намеревался писать новую картину для Королевской академии. Таффи уехал вместе с ним. В доме Баготов воцарилась скука, а в материнском сердце хозяйки дома — тревога и беспокойство.

И все окрестные жители, как знатные, так и незнатные, от титулованных особ до простых рыбаков, включая их жен и детей, чувствовали отсутствие двух художников, дружески ко всем расположенных и рисовавших такие прекрасные этюды этого прекрасного побережья.