Теодор Драйзер - Выбор

Помнила она и последующие дни, субботние вечера и воскресенья в Этолби и в Спэрроуз-Пойнт, где росли высокие березы, и в милом Трэгор-парке, в одной-двух милях от ее дома. Туда они ходили по вечерам и сидели в беседке или около нее, ели мороженое и танцевали или следили за танцующими. О, звезды, летние встречи и шелесты тех дней! Увы, увы!

Естественно, с первой же минуты ее отношения к Артуру и Бартону вызывали недоумение ее родителей, так как Бартон проявлял свои намерения весьма недвусмысленно и, казалось, нравился ей. Но она была единственным балованным ребенком, привыкла пользоваться этим, и они не решались вмешиваться в ее дела. В конце концов, она была молода и красива и имела право менять свои планы. Только ей пришлось по отношению к Бартону ступить на путь лжи и уверток, так как Артур был настойчив и в любой вечер, когда ему ни вздумается, заходил к ней в магазин, чтобы вместе отправиться куда-нибудь обедать или в театр.

Артур вовсе не походил на Бартона — застенчивого, флегматичного, послушного, долго и покорно ожидавшего малейшего доказательства расположения; напротив, он держал себя властно и нетерпеливо, осыпал ее поцелуями и ласками, мучил и играл с нею, как кошка с мышью. Она никогда не могла оказать ему сопротивления. Он претендовал на все ее свободное время и на ее любовь и не признавал никаких отсрочек, ни препятствий. Он вовсе не был эгоистичным или жестоким, каким могли бы оказаться другие на его месте; иногда он держал себя с ней легкомысленно, не намеренно легкомысленно, а иногда, большею частью, бывал любящим и нежным.

Но о своем будущем он постоянно говорил так, словно она стала игрушкой в чужих руках и конец может оказаться для нее печальным. Артур, как она думала, все еще горячо любил ее и, по-видимому, все еще восхищался ею, но в долговечности его любви не было уверенности. Она стала, вначале нерешительно (именно из-за своей неуверенности), ласково задавать ему наводящие вопросы о нем и о себе; будут ли они всегда вместе, действительно ли он нуждается в ней, любит ли ее, не захочет ли жениться на ком-нибудь другом; пойдет ли ей подвенечное платье из белого атласа с длинной креповой вуалью и атласные туфельки.

Уже давно в ее воображении постепенно сложилась эта сцена венчания с Бартоном; а когда пришел он, переменилось только второе действующее лицо. Но скоро она стала с грустью спрашивать себя, осуществится ли это вообще когда-нибудь. Артур беспечно, часто невпопад, отвечал: «да, да» или «конечно, конечно», «правильно», «понятно, так», «серьезно, милочка, у вас будет очень славный вид!»

Но ей всегда почему-то казалось, что все происходящее — только блестящая прелюдия, за которой не последует продолжения. Слишком беззаботным и легкомысленным был Артур, слишком неясно он сам представлял себе свое будущее. Его мечты о путешествиях, о жизни в различных городах, об окончательном устройстве потом в Нью-Йорке или Сан-Франциско казались ей ужасными, ибо он никогда не упоминал о ней до тех пор, пока она не задавала прямого вопроса; только тогда он весело успокаивал ее: «Конечно! Конечно!» И все же она не могла всерьез верить ему, и по временам ее охватывала острая печаль и ужасное уныние. У нее так часто являлось желание плакать, а почему — она сама с трудом могла бы сказать.

Из-за своей великой любви к нему она окончательно, или почти окончательно, поссорилась с Бартоном. Произошло это несколько недель назад, когда ей невольно пришлось обмануть его. В порыве великодушия она сказала зашедшему к ней в магазин Бартону, что тот может прийти к ней в четверг, так как ждала Артура в среду. Потом она об этом пожалела — настолько сильна была ее любовь к Артуру. А когда наступила среда, Артур переменил свое решение и сообщил, что придет только в пятницу, но в четверг вечером он явился в магазин и предложил ей отправиться в Спэрроуз-Пойнт. И она не успела предупредить Бартона. Он пришел, до половины одиннадцатого просидел с ее родителями, а через несколько дней, хотя она и послала извинительную записку, зашел в магазин и слегка упрекнул ее.

— Вы думаете, Шерли, что поступили правильно? Вы могли бы черкнуть несколько слов, могли ведь? Что это за новый парень, о котором вы не хотите мне говорить?

Шерли мгновенно вспыхнула.

— Предположим, я с кем-то была. Какое вам дело? Я еще не ваша, не так ли? Я говорила вам, что у меня нет никого, и я хотела бы, чтобы вы больше не приставали ко мне с этим. Я ничего не могла поделать в четверг... Вот и все... Я вовсе не желаю выслушивать ваши замечания... Вот и все. Если это вам не по душе, можете больше не приходить.

— Не говорите так, Шерли, — взмолился Бартон. — Вы ведь этого не думаете. Но если я вам больше не нужен, я не буду надоедать.

И так как Шерли не нашла лучшего выхода, как надуться, он ушел, и с тех пор она его не видела.

Как-то, вскоре после того как она порвала с Бартоном и стала избегать посещения железнодорожной станции, где тот работал, Артур в условный день не явился, даже не предупредив. Только назавтра она получила в магазине записку: он сообщал, что по делам своей фирмы уехал из города до воскресенья и не мог известить ее об этом, и что придет во вторник.

Это было для нее страшным ударом. Шерли сразу же представила себе, что последует дальше. На мгновение ей показалось, что весь мир обратился в пепел, повсюду остались только черные обуглившиеся развалины и среди них она обречена провести всю жизнь. Она совершенно ясно сознавала, что это только начало ряда подобных дней и подобных извинений, что скоро-скоро он уйдет навсегда. Она ему начала надоедать, и недалеко то время, когда он перестанет даже извиняться. Она чувствовала это, и холод и ужас охватили ее.

Немного спустя Артур стал проявлять то равнодушие, которого она боялась и ожидала. Сначала — какое-то деловое свидание, назначенное ему в среду вечером, как раз тогда, когда он должен был прийти к ней. Затем он опять уехал из города до воскресенья. Потом он уехал на целую неделю — это было абсолютно необходимо, сказал он, его коммерческие дела разрослись. А как-то он бросил фразу, что никогда ничто не сможет стать ему на пути, если дело будет касаться ее. Никогда! Ей и в голову не приходило напоминать ему об этом: она была слишком горда. Если он собирается уходить — пусть уходит. Она не желает, чтобы ей пришлось самой себе говорить, что она пыталась удержать какого-нибудь мужчину. И все-таки мысль о разлуке причиняла ей жгучее страдание. Бывая с ней, он казался достаточно нежным; Только иногда в его глазах появлялось отсутствующее выражение, и можно было подумать, что он слегка скучает. Другие девушки, особенно хорошенькие, казалось, стали интересовать его не меньше, чем она.