Пэлем Вудхауз - Том 12. Лорд Дройтвич и другие

— Мистер Прайс! — воскликнула она. — Сейчас принесу арники.

Сид остановил ее, махнув рукой, и не заметил с горя, что она неправильно его назвала.

— Не надо! — Лицо его перекосилось. — На то место, которое у меня болит, женщина не может ставить примочки.

Тони был мужчиной и помнил первые уроки верховой езды.

— Бедный вы, бедный! — сказал он. — Опять сбросила?

— А как же, — горько ответил Сид. — Ничего, я привык. Она меня еще и лягнула.

— Лягнула? — пискнула Полли.

— Три раза в одно и то же место. Очень меткая тварь. Если я сяду на стул, копыто отпечатается.

Полли предположила, что ему надо бросить этот спорт. И впрямь, он был не из тех, кто становится жокеем.

— Не беспокойтесь, бросил, — сказал Сид, снова перекосившись, так как он по рассеянности прислонился к креслу. — Больше я лошадей не увижу, разве что жареных.

Повисло молчание. Сиду, наверное, было нечего сказать; собеседники не хотели смущать его. Он снял шляпу, какое-то время смотрел в зеркало, потом взял щетку и причесался. Наконец он обернулся к Тони и сообщил:

— Надо поговорить.

— Просим, просим.

Сид опять заглянул в зеркало. Это его укрепило, поскольку он сразу перешел к делу:

— Что вы мне предлагали, а? Если я откажусь. Тысячу в год?

— Да, кажется.

Сид немного подумал, потом произнес:

— Ну, это мало.

— Так вы тогда и сказали.

— Но для начала — сойдет. Тони удивился.

— Я не совсем понимаю. Какого начала?

— Ну, если будем торговаться.

— О чем?

Сида явно раздражала такая тупость.

— О том, чтобы я сдался.

— Сдались?

— Да. Очень уж накладно. Тони тихо свистнул.

— Что ж это вы так, сразу?

— Нет, я долго думал. Лошади эти… Концерты… Лекции всякие… Ой, Господи! Хватит. Сторгуемся — и ладно, подавитесь вашим титулом.

Полли показалось, что она лишняя, и она спросила:

— Мне уйти?

— Конечно, нет, — ответил Тони.

— Вам надо поговорить…

— Мы и говорим. Я, во всяком случае, все объясню. Сид, старый кретин! Ответьте на один вопрос.

— Ладно, — сказал Сид, прочно усвоивший мрачную манеру.

— Скажите, как именно вы представляете себе графа? Сид ответил не сразу, видимо — искал слова.

— Ну-у… Я не знаю… Такой хлыщ… то есть тип… в общем, барин что надо.

— Образованный?

— А то!

— Любит музыку, всякие лекции, скачет на коне, танцует, блещет, предлагает тосты?

Сид обратился за поддержкой к рекламе лосьона.

— Да, — сказал он. — Так мне говорили.

— А вы и поверили!

— Тут поверишь! Тони засмеялся.

— Найдите такого графа, и я съем свою шляпу. Фетровую, с бурой ленточкой.

Сид уставился на него. Пелена еще не упала с его глаз, но уже сдвинулась.

— Это как?

— Девять графов из десяти, — со знанием дела сказал Тони, — не отличат Брамса от Ирвинга Берлина. [78] Ирвинг Берлин (1888–1989) — американский композитор, автор мюзиклов и более 800 песен, многие из которых стали американской классикой, например патриотическая песня «Благослови Бог Америку» (God Bless America). Написанная в 1938 году, она стала неофициальным гимном США — отчасти по той причине, что официальный гимн имеет слишком сложную мелодию. Семь никогда не были на лекции. Восемь с половиной не произнесут речь даже за деньги. По меньшей мере два не умеют ездить верхом.

Сид издал те звуки, какие издала бы рыба, если бы ее душили.

— Тогда, — спросил он, сразу схватывая суть, — чего они меня морочат?

— Чтобы вы сделали именно то, что собирались сейчас сделать.

Наступила тишина. Неприглядная истина проникала в сознание Сида. Когда он заговорил, голос у него был именно тот, который взывает из глубин.

— Ну, гады!

— Удивляюсь, — продолжал Тони, — что вы так долго терпели. Можно было сразу догадаться. Посмотрите на меня! Ходил я на лекции? А на концерты? Верхом ездил, ничего не скажу, но мне это нравится. Что-то вы, Сид, одурели.

Сид снова бросил на него подозрительный взгляд.

— Чего вы мне все это говорите?

— Прайсы, знаете ли, славятся честностью. Сид задрожал от гнева.

— Да? А вот эти Бессинджеры… Нет, таких гадов! Помочь они хотят, хо!

За недостатком слов он выкрикнул «Хо!» еще раз. Тони его убедил, хотя следующая фраза ему не понравилась.

— Вы уж их простите!

— Эт как?

— Они меня очень любят.

— А меня, собственного родственника! Это надо же!

— Они не чувствуют, что вы их родственник. И леди Лидия, и сэр Герберт, и Фредди думают, что я — настоящий Дройтвич.

Сид горько фыркнул.

— Думают они, э?

— Нельзя их за это винить.

Судя по новому звуку, Сид полагал, что можно. Он быстро шагал по комнате. Глаза у него сверкали, уши пламенели.

— Может, они думают, что я не тяну на графа?

— Боюсь, у них есть такая мысль.

— Да? Ну, я им покажу! Я им всем покажу!

— Надо понимать, предложение отменяется?

— Еще как! — пылко заверил Сид. — Это же надо, так заморочили! А я-то думал, у меня кочан варит.

Он фыркнул снова, и секунду казалось, что в салоне есть эхо. Потом стало ясно, что кто-то громко сопит.

Сопела мамаша Прайс, только что вошедшая в комнату.

Посещение церкви почти не принесло ей покоя. Она явственно страдала, словно ее томило бремя. Сопела она тоже горестно.

Сид с неудовольствием на нее смотрел. Много раз за протекшее время он хотел ее повидать, но сейчас ей не обрадовался. Он был поглощен досадой.

— Приветец, ма! — рассеянно бросил он.

Мамашу Прайс переполняли совсем не материнские чувства. Если бы Сид к ней пригляделся, он бы заметил растерянность. Она плюхнулась в кресло и отвела взгляд.

— Здравствуй, Сид.

— Тебе что, худо?

— Голова разболелась.

— А у меня… м-м… задняя часть.

— Сэр Герберт и леди Лидия пошли за вами, миссис Прайс, — сказала Полли.

Мамаша кивнула.

— Я их видела. Поговорили… Сид вскипел.

— Да? Я бы уж с ними поговорил! Мамаша поднесла руку ко лбу.

— Я бы им сказал, будь здоров! Я этому Эрберту!..

— Не кричи, дорогой, — взмолилась мамаша. — Голове хуже. Полли, доченька, дай-ка мне чаю.

— Сейчас пойду наверх, поставлю.

— Полли поставит чайник, — подтвердил Тони. — А я ей помогу. Согреем булочки… Тони и Полли!

Она взяла его за руку, и они удалились. Сид услышал, как Тони поет в женском зале и на лестнице. Ему это не понравилось. В такие минуты не до песен.

— Чего им от тебя надо? — спросил он мамашу. — Чертову Эрберту и этой самой Лидии?

— Уговаривали меня, — объяснила мамаша Прайс— Чтоб я, значит, в суде не выступала.

— Ничего себе, гады! — Голос у Сида дрогнул. — Это главного свидетеля перед самым судом! Змеюки высший сорт. Засадить бы их как следует…

— Сырырбырт очень переживает!

— Он еще не так запереживает! Я ему покажу!

— Он думает, ты на графа не потянешь.