Анри Мишо - Портрет А

Такое многократное извержение моей ладони меня удивило. Это в самом деле была не одна пощечина и не парочка. А я ведь по натуре человек сдержанный и срываюсь, только когда разозлюсь до ужаса.

Настоящий вулкан пощечин, с камнепадами и тряской, хотя рука моя в это время оставалась абсолютно неподвижной.

В этот день я приобщился к магии.

Человек наблюдательный мог бы кое-что заметить. С моих пальцев брызнуло что-то вроде электрического разряда, который накопился и исчез в одну секунду.

Честно говоря, кузина, поднявшая меня на смех, как раз успела открыть дверь и выйти, когда я внезапно осознал тяжесть оскорбления и с некоторой задержкой ответил ей градом пощечин, которые самым натуральным образом соскользнули с моей ладони.

Так я открыл пулемет пощечин, назовем это так — более точное название придумать трудно.

С тех пор, только появится эта нахалка, пощечины, как осы, несутся с моей ладони в ее сторону.

Это открытие стоило того, чтобы выслушать ее гнусные нападки. Вот почему я советую временами проявлять терпимость в семейной жизни.

Я больше не путешествую. Да и что интересного в поездках?

Не то это. С поездками вечно что-то не то.

Я и сам могу себе устроить эти их дальние страны.

А то, с их подходом к делу, всегда получается куча лишнего.

Столько сил потратили без толку: нью-йоркцы — на свои небоскребы, которые ничего не стоит облететь, китайцы — на пагоды и на всю свою хваленую культуру. А я вот завел Китай у себя во дворе. Так проще наблюдать. И они не пытаются меня надувать, как сделали бы там, у себя, под защитой своей ксенофобской пропаганды. У меня они тихонько занимаются своим делом. Деньги им платят — и хорошо. Больше им ничего и не надо, только плати. Так им удается растить свое многочисленное потомство… если я оставляю им время. Но и без денег им это все равно удается, тогда потомство может стать еще более многочисленным — от нищеты и покорности судьбе. Приходится даже меры принимать.

В Тироль или в Швейцарию тоже пусть едут другие, а то еще забастуют на обратном пути железнодорожники и пилоты, и сиди там у них, как таракан под ботинком.

Не такой я дурак!

Я ставлю горы где мне вздумается, когда захочу, — в том месте, где случай или тайная душевная склонность пробуждают во мне жажду гор — в столице, забитой домами, автомобилями и пешеходами, которые привыкли к одной лишь ходьбе по горизонтали да приторному воздуху равнин.

Я их ставлю прямо там (не где-нибудь сбоку), в самом средоточии кирпича и известняка, и домам приходится потесниться.

Кстати, эти мои горы — вулканы, поэтому они всегда готовы в два счета выплюнуть новую вершину. Так и появляются горы, растолкав целые кварталы домов, надо сказать, страшенных, чтобы освободить себе место, которого они вполне заслуживают. Теперь они будут здесь.

А иначе разве я стал бы дальше жить в этом непроницаемом городе? Хоть кто-нибудь разве стал бы жить в нем дальше?

Ни за что.

Без этого вторжения вулканов жизнь в большом городе стала бы вскоре абсолютно невыносимой.

Стоит забыть, что собой представляют люди, как начинаешь желать им добра. Поэтому, наверное, и советуют иногда побыть в одиночестве, собраться с мыслями.

Кто не избалован женским обществом, мечтает о ласках. Есть женщина, он ее ласкать ласкает, но мечтает отколотить. Вот и пусть колотит… лишь бы она об этом не догадывалась.

Хотя еще лучше ее убить. После этого все пойдет как по маслу. Почувствуете себя бодрее, будто выкурили трубку, хорошую такую трубочку. Кстати, вы и ее приободрите, а заодно станете ей милее, как только она обнаружит, что вы не так озабочены, стали живее, дружелюбнее, все так и будет, вариантов нет. Но возможно, время от времени надо будет убивать ее снова. Мир в семье того стоит.

Теперь вы знаете, что делать. Хватит уже топтаться на месте…

Кстати, она и сама вас убивает, может быть с самого первого дня, что вы провели вместе. Женщине впечатлительной, склонной к нервозности без этого буквально никак.

«Нужно ли пришпиливать детей булавками?» — написал мне Ж. О. {117} Нет, не буду я отвечать на этот коварный вопрос. Не нравится мне все это, и даже если бы речь шла просто о бабочке, я бы не стал отвечать, пусть она даже порхает с каким-то особенным нахальством, этаким: «вот захочу — прилечу», и пусть ее расписные крылышки — шедевр прикладного искусства для простушек и пошляков, нет, даже про бабочку из меня ничего не вытянешь.

Дети же — гордость нации. Будущая гордость. И они кричат, это вполне естественно. Крик — словно море со своими приливами и отливами, им ведь, как бы они ни злились, надо иногда набрать воздуха, но тут же они снова рвутся донести до вас, как им плохо. Крик — как порыв к свету, они надеются, что смогут выразить свою боль и избавиться от нее.

Они плохие актеры, но это — их творчество. Увы, все происходит в вашем присутствии. Смешное творчество. Но еще не время им сообщать об их досадном провале. Спустя несколько лет эти неудачники наконец поумнеют, откажутся от самовыражения и займутся механикой или сельским хозяйством. Но печально, что сейчас они упорствуют.

Еще Ж. О. мне пишет: «Я их закапываю. Хорошо ли это? В огромную песчаную дюну я их забрасываю. И оттуда — ни звука, ни вздоха, и остаток дня — тишина как в церкви. Хорошо ли это?»

Нет, не буду я отвечать этому человеку. Наверное, война расстроила его нервы.

Я его прощаю, но пусть задумается.

Возможно, не все будут так терпимы.

Привычка, что привязывает меня к собственному телу, неожиданно исчезла, и пространство (пространство моего тела?) стало растягиваться. Потом оно превратилось в круг, и я начал в него проваливаться. Сначала я летел вниз. Потом вверх. Я был ничем, и меня носило в разные стороны. Меня не было, было лишь движение. Туда, сюда, в одну пропасть за другой. И бесконечные толчки. Резкие, они шли издалека, очень издалека, отовсюду.

Увернуться невозможно. Я попал в созвездие боли.

Она является днем, в самой белизне дня. Птица.

Взмах крыла — взлетела. Еще один — растворилась.

Взмах крыла — появилась вновь.

Села. И вот — ее уже нет. Взмах — и растворилась в белом пространстве.

Такая вот у меня знакомая птица, птица, которая поселилась в небе моего небольшого двора. Поселилась? Какое там…

Но я не двигаюсь с места, я гляжу на нее, завороженный и тем, как она появилась, и тем, как исчезла.