Грэм Грин - Тайный агент

Посыпались названия, которых Д. никогда не слышал. Что это — ее фантазия или истерика? Фортескью просиял. Его старческое младенчески розовое лицо растянулось в улыбке, чем-то напоминая экран кинотеатра, где показывают лишь тщательно отобранные фильмы, те, что можно смотреть в семейном кругу. Он пролепетал:

— Вы у нас когда-нибудь бывали?

— Нет. Это не для меня.

Он еще раз посмотрел на диван. На редкость прилипчивый тип, приходится следить за тем, что говоришь, — стоило ей неосторожно затронуть не ту тему, как он тут же за нее цеплялся.

— Обязательно заходите! У нас самые разные люди бывают: и бизнесмены, и... Один раз был даже помощник министра внешней торговли. Ну, и конечно, Фрэнки... — Он почти вплотную подошел к дивану, с жаром объясняя: — Это религия, но, как бы вам сказать... практическая. Она помогает вам жить — вы всегда чувствуете себя правым. В Норвегии мы достигли потрясающих успехов.

— Что вы говорите! — подхватила Роз, надеясь отвлечь его. А его так и тянуло к мистеру К.

— К примеру, вас что-то беспокоит — понимаете, о чем я говорю? Ничто так не очищает, как общение... на семейном вечере. Дружеское сочувствие, ведь многим приходилось испытать что-то похожее... — Он слегка наклонился вперед и обеспокоено заговорил: — Все-таки ваш друг выглядит совсем больным... С ним точно все в порядке?

Фантастическая страна, подумал Д. Такие фантастические вещи могут происходить только в мирное время, но никак не во время гражданской войны. Война упрощает жизнь: людей не интересует ни любовь, ни энтернационо. Они думают только о том, как бы поесть и укрыться от бомбежки. Фортескью сказал:

— Если бы... понимаете... он облегчился, может быть, все как рукой?

— О нет, — сказала Роз. — Ему так лучше. Пусть полежит спокойно.

— Конечно, — сказал он покорно, — я в этом не большой специалист. Я говорю про выпивку. Очень может быть, он плохо переносит спиртное? Ему бы не следовало пить, это так вредно. И к тому же такой немолодой человек. Простите меня, если это ваш близкий друг...

— Ничего, не беспокойтесь, — нетерпеливо отрезала Роз.

Пора этому типу и честь знать, подумал Д. Неужели ледяной тон Роз до него не доходит?

— Я, конечно, понимаю, что выгляжу пристрастным. Видите ли, мы у себя в общине учимся воздерживаться от всего плотского — в разумных пределах, конечно... Я думаю, вы вряд ли захотите подняться ко мне... Я там чайник поставил. Я собирался пригласить Эмму... — Он внезапно наклонился еще ниже и вскрикнул: — Боже правый, у него открыты глаза!

«Конец», — подумал Д. Роз ответила тут же, да еще с насмешкой:

— А вы что — думали, он спит?

Можно было заметить, как в его глазах мелькнула страшная догадка и тут же погасла, не найдя подтверждения. В его кротком и фальшивом мире не было места для убийства... Они молча ждали. Он прошептал:

— Как ужасно, он слышал все, что я про него говорил!

Роз перешла в наступление:

— Ваш чайник расплавится.

Он посмотрел на них по очереди: что-то было не так. Как будто он хотел, чтобы они его разуверили...

— Я, кажется, задерживаю вас? Мне нужно идти. Спокойной ночи.

Они напряженно следили, как он шагнул за порог в привычный ему мир. На лестнице он обернулся и помахал им рукой.

Над тихими просторами Мидлэнда еще не рассеялась темнота. Маленький вокзальчик был освещен, будто последняя новинка на затемненной витрине магазина. Около зала ожидания горели масляные фонари. Железный пешеходный мостик вел на другую платформу, освещенную таким же дымным огоньком масляной лампы. Порывистый холодный ветер выхватывал из-под паровоза клубы пара и швырял их на платформу. Начиналось воскресное утро.

Последние огоньки поезда сверкнули двумя искорками и исчезли в тоннеле. Д. остался один, если не считать старика носильщика, тащившего тележку оттуда, где только что стоял багажный вагон. За последним фонарем платформа откосом спускалась к рельсам; в предутреннем сумраке они почти не были видны. Далеко-далеко пропел первый петух, и повисший над путями огонек вдруг из красного сделался зеленым.

— Поезд на Бендич уходит отсюда? — спросил Д.

— Отсюда, — сказал носильщик.

— А долго ждать?

— Да уж с часок — это точно... Если не опоздает.

Д. поежился от холода и похлопал себя по бокам, чтобы согреться.

— Многовато, — протянул он.

— А что ж вы хотите? — откликнулся носильщик. — Здесь и по будням так же.

— А может, какой-нибудь проходящий есть?

— Были, когда работали шахты... А теперь кому надо в Бендич?

— А нет ли тут ресторана? — спросил Д.

— Ресторана! — воскликнул носильщик, внимательно приглядываясь к нему. — Да на что же тут, в Виллинге, ресторан?

— Ну, посидеть...

— Я вам открою зал ожидания. Если хотите, — сказал носильщик. — Только там холодно.

— Печка не топится?

— Не знаю, может, еще и топится. — Старик вынул из кармана здоровенный ключ и отпер коричневую дверь. — Вроде и не так уж холодно. — Он зажег свет.

На стенах желтели выцветшие фотографии отелей и курортов, по бокам тянулись деревянные скамьи, а в центре — три или четыре громоздких стула и тяжелый стол. От печки едва тянуло теплом. Не тепло, а одно воспоминание. Носильщик взял чугунный совок и кинул угольную пыль на едва тлевшие угольки.

— Так-то оно будет лучше.

Д. сказал:

— А стол? Для чего здесь стол?

Носильщик посмотрел на него удивленно:

— Чтобы за ним сидеть. А то для чего же?

— Но ведь скамьи-то к нему не подвинешь.

— Это точно. Скамейки не сдвинешь. Смотри-ка, двадцать лет я здесь, а этого не замечал. Вы, наверное, иностранец?

— Верно.

Вы, иностранцы, народ сообразительный! — Он угрюмо уставился на стол. — У нас на нем сидят, — сказал старик.

Снаружи послышался резкий, как окрик, гудок паровоза. Потом проплыло облако пара, простучали и смолкли вдали колеса.

— Это четыре пятьдесят пять, — сказал носильщик.

— Экспресс?

— Товарняк.

— На шахты?

— Нет, в Вулхэмптон.

Д., нахохлившись от холода, расхаживал по комнате. Над печкой поднималась тоненькая струйка дыма. Д. стал рассматривать фотографии, висевшие на стенах. Одна из них запечатлела сценку на пристани: джентльмен в спортивном костюме беседовал с дамой в белом муслиновом платье и замысловато украшенной шляпке. В отдалении виден был тент летнего кафе. Д. ощутил, что атмосфера счастья и безмятежности, разлитая в этой картине, коснулась и его. Казалось, он покинул свое время и теперь принадлежал прошлому — как этот джентльмен в костюме для гольфа. Не было больше войны, боли и насилия. Другая фотография изображала громадное готическое здание с вывеской «Отель Мидлэнд». Рядом были трамвайная линия, свинцово-серая статуя человека во фраке и общественная уборная.