Станислав Виткевич - Наркотики. Единственный выход

Вот тут-то Вампир-Морфий и показывает впервые свои когти, увы — уже в момент, когда они прочно и глубоко вонзились в самые чувствительные центры нашей сущности.

Ибо оказывается — и это гораздо страшнее, чем мы могли ожидать, — что наше прекрасное намерение попросту невыполнимо: мы в ы н у ж д е н ы снова схватиться за шприц, причем экстренно. После недолгих, но отчаянных метаний мы неоспоримо убеждаемся, что погрязли в таком рабстве у порока, рядом с которым зависимость среднего курильщика или алкоголика — просто шуточки.

Известно, что всякий наркотический порок следует анализировать в двух основных аспектах, а именно: 1. психическом и 2. физиологическом. Строго говоря, в каждом пороке соединяются оба фактора. На практике, однако, в таких двух наиболее распространенных у нас пороках, как курение и алкоголизм, психологический фактор доминирует по крайней мере в тех случаях, когда дурное пристрастие еще не достигло чрезмерно высокого напряжения.

Хорошо известно и то, что резкий отказ от сигарет или алкоголя вызывает определенные физиологические расстройства, тем не менее средний курильщик, повторяю: с р е д н и й, после безуспешной борьбы с самим собой возвращается к табаку просто потому, что ему до зарезу хочется закурить, так хочется, что вся нервная система выбита из равновесия.

Стало быть, решающий фактор тут — ж е л а н и е, ж а ж д а, то есть элемент психический. Мы вполне отдаем себе отчет, как тяжела может быть борьба даже с одним этим фактором, но подчеркиваем вновь и вновь: это даже сравнить невозможно с тем, на что обрекает порабощенный организм внезапное отсутствие морфия.

Морфий воздействует на важнейшие нервные центры, регулирующие в организме столь основополагающие процессы, как дыхание, функции сердца, кровообращение и т. д. Если эти центры за много месяцев привыкнут функционировать более или менее исправно в присутствии гигантских доз наркотика и если затем наркотик вдруг отнять, они ведут себя примерно так, как если бы получили равную дозу яда, действующего противоположным образом.

Организм ввергнут в ужасный шок, основные узлы и сочленения нашей жизненной машины ходят ходуном — словно под давлением восьмикратно возросшего числа атмосфер, им грозит катастрофа, кровь бушует в сосудах, легкие и сердце неистовствуют...

Неровное и неестественное дыхание переходит в отсутствие оного, человек задыхается, под пятым ребром словно паровой молот хочет разнести вдребезги свои камеры; спазмы желудка вскоре приводят к неописуемому расстройству, во всех суставах что-то рвется и ломается, и — пульсация, пульсация в е з д е — сотни ударов в минуту... на губах пена... А спасение только одно — вы ведь догадываетесь какое? Новая доза — т о л ь к о э т о, и н и ч е г о б о л е е! Вот, значит, каковы они — игры с морфием, вот они — причины, побуждающие морфиниста усмехаться, когда он слышит о наркомане другой категории, вся беда которого в том, что е м у т а к с и л ь н о х о ч е т с я...

Итак, после первой же попытки освободиться любитель морфийного рая (sic!) осознает, что он раб, обреченный на иглу и раствор. Из этой неволи он непосредственного выхода не видит (о лечении позже) и потому, примирившись с судьбой, пытается «устроить свою жизнь по возможности удобно». В переводе на практический язык — он будет вгонять себе такие дозы, чтоб по крайней мере «что-то с этого иметь», хотя бы в смысле эмоций.

Именно таков кратчайший путь к тому, чтобы последовательно пережить все негативные этапы «морфинистической эволюции».

Первое неприятное обстоятельство: наращивая дозы, трудно восполнить их постоянно убывающую эффективность. Великолепные первоначальные состояния неуклонно ослабевают, сменяясь реакцией с противоположной полярностью. Возбуждение ослабевает и длится после каждого укола все короче, зато безмерно растягиваются и усиливаются периоды вялости и упадка сил. Общая апатия, разочарование во всем, небывалый спад психической энергии, лень — словом, общее умственное и моральное раскисание — все это длится часами. Улучшение самочувствия не просто свелось к н е м н о г и м м и н у т а м непосредственно после инъекции — иной раз оно не наступает вовсе.

Тогда начинается совсем уж гибельное наращивание доз, вплоть до отравления, рвоты и т. д., но что действительно ужасно, так это то, что дозы эти приносят л и ш ь в с е б о л ь ш е е р а з д р а ж е н и е.

Как чувствует себя человек в данной точке замкнутого круга — это уж я предоставляю воображению каждого из читателей.

Как бы там ни было, если такой субъект немедленно не начнет лечиться, ему остается только одно: постепенное, осторожное снижение доз до уровня, на котором некогда морфий действовал более приемлемо, и то лишь для того, чтобы тут же в ускоренном темпе вернуться к прежнему кризису.

Следует подчеркнуть со всей определенностью, что ряд отчетливо негативных симптомов сопутствует морфиномании уже задолго до кризиса.

Всякий морфинист, умеющий за собой наблюдать, замечает, к примеру (причем уже тогда, когда он своим алкалоидом в общем доволен), исключительный упадок воли. Любое решение стоит огромных усилий, любой поступок то и дело откладывается и выполняется с величайшей натугой, любое мелкое действие обыденной жизни — даже это — скоро становится в тягость. Зато мы приобретаем склонность часто и подолгу «отдыхать» в лежачем положении, а грезы о великих свершениях (которые никогда не сбудутся) успешно заменяют нам действие как таковое. Отдых тем более желанен, потому что нас все неотступней преследует сонливость (в дальнейшем дело доходит до того, что наркоман засыпает при малейшей паузе в разговоре, якобы продолжая слушать).

Отвращение к активной жизни становится еще сильнее под влиянием общего нервного расстройства и разбитости, вместе с которыми нарастает невесть откуда берущаяся робость, шизофренический страх перед другими людьми, причем гнетет он как раз тех, кто менее всего мог бы этого от себя ожидать.

Единственное реальное действие, на которое хватает энергии, — это, разумеется, постоянная погоня за вожделенным зельем, добыть которое в «соответствующих» количествах обычным путем, естественно, невозможно: вот для морфиниста еще одно наслаждение в жизни.

Жизнь эта, кстати, может иметь лишь два варианта эпилога в недалеком будущем. Либо катастрофа — если данный субъект преуспел в разрушении своего организма до безнадежного состояния; либо — если вовремя заговорили остатки инстинкта самосохранения — перспектива так называемого курса по отвыканию. Такой курс в огромном большинстве случаев проводится в закрытой лечебнице, а уж что касается деталей, придется вам меня простить, но я таковых привести не берусь! Ничего не поделаешь! Я не Эверс, чтоб это описать, и не Гойя, чтоб это изобразить!