Михаил Алексеев - Мой Сталинград

Но противник не стронулся с места. Более того: он и не ожидал нашей атаки, потому что она была приготовлена в наикратчайший срок и началась перед рассветом, на исходе ночи, почти ночью, когда немцы вообще не любили воевать. Они зашевелились лишь тогда, когда, стреляя на ходу, без возгласов «ура» советские солдаты ворвались в развалины хутора теперь уже с трех сторон. А к девяти утра хутор был очищен от врага. Впервые убитых было значительно больше не с нашей, а с немецкой стороны. Оставшиеся в живых немцы собирали и уносили трупы своих солдат в указанное нашими командирами место.

Мы трое, я, Зебницкий и Соколов, вошли в хутор вслед за саперами, убирающими с нашей и немецкой передовой колючую проволоку. На северо-восточной окраине хутора увидели большую группу наших. Среди них был и майор Попов в распахнутом белом полушубке. Голова его была обнажена. Без шапок были и все остальные. Мы не сразу сообразили, что же там происходит. Подойдя, увидели: бойцы в скорбном молчании стояли над ямой, до самых краев забросанной телами их товарищей. Но это были не те, что погибли в ночном бою. Это были наши же солдаты, которые попали в плен к немцам 20 и 21 ноября и днем 22-го; за несколько часов до нашего ночного штурма гитлеровцы их расстреляли прямо перед ямой, а закопать, видимо, не успели. Бойцы стояли над ямой молча. Плакала навзрыд одна женщина.

Это была Надя, Надежда Николаевна. И опять, как в сентябре 42-го, рядом с нею был Федор Тимофеевич Устимов, положив руку ей на плечо, пытаясь утешить.

И взятие Елхов, которое могло бы обрадовать всех нас, что-то не очень радовало.

Однако на другой день пришло наконец сообщение, из коего узнали и мы: вся немецкая группировка, насчитывающая сотни тысяч солдат и офицеров, в их числе и вся 6-я армия во главе с Паулюсом, была окружена. И мы опять, но уже с большею силой могли возликовать.

Появится в «Советском богатыре» и второй список награжденных – это уже за взятие Елхов, этому в дивизии радовались ничуть не меньше, чем радовались те из нас, кому вручались к концу войны медали «За взятие Бухареста», «За взятие Будапешта», «За освобождение Праги» и даже «За взятие Берлина», – так-то дорого обошлось для нас взятие, точнее, освобождение, этого безвестного прежде хуторка, этой окропленной кровью малюсенькой частицы родной земли.

С радостным волнением я увидел в списке награжденных лейтенанта Усмана Хальфина и сержанта (теперь уже старшего сержанта) Гужавина. С удивлением увидел я в том списке и двух из тех, что попрятали штыки в землю. Они награждались медалью «За отвагу». Один – посмертно. Вот уж истинно: смертью смерть поправ...

24 ноября войска вновь созданного Донского фронта во главе со вторым после Жукова любимцем советских солдат Константином Рокоссовским, наступающим с севера вдоль Волги, соединились с группой войск полковника С. Ф. Горохова в поселке Латошинке. Представляю себе, как радовались этой встрече в 62-й армии генерала Чуйкова и каким потрясением явилось это для немцев. Именно в тот же день из ставки фюрера, находившейся под Винницей, генерал-полковник Паулюс получил радиограмму:

«6-я армия временно окружена русскими. Я решил сосредоточить армию: северная окраина Сталинграда, Котлубань, высота с отметкой „137“, высота с отметкой „135“, Мариновка, Цыбеко, южная окраина Сталинграда. Армия может поверить мне, что я сделаю все от меня зависящее для ее снабжения и своевременного деблокирования. Я знаю храбрую 6-ю армию и ее командующего и уверен, что она выполнит свой долг.

Адольф Гитлер».

Трудно сказать, поверил ли Паулюс заверениям Гитлера. В те дни мог еще и поверить, потому что издал свой приказ по армии. Текст его звучал на торжественно-патетической ноте:

«Солдаты 6-й армии!

Армия окружена, но не по нашей вине. Вы всегда стойко держались даже тогда, когда враг у вас за спиной. Мы его остановили. Своей цели – нас уничтожить – он не добился. Много еще я должен потребовать от вас: вы должны преодолеть все трудности и лишения, в мороз и холод выстоять и биться с любыми численно превосходящими силами противника! Фюрер обещал нам помочь. Вы должны драться до тех пор, пока не победим. Поэтому держитесь. Фюрер нам поможет».

В эти же дни секретарь Кировского райкома партии Сергей Дмитриевич Бабкин докладывает Чуянову (именно докладывает, потому что все руководители области говорили тогда на языке военных), докладывает о следующем:

«В районе [33]ремонтируются в большом количестве танки, арттягачи, автомашины и вооружение. На предприятиях района изготовлены сотни тысяч бутылок зажигательной смеси «КС», тысячи килограммов дымообразующей смеси, тысячи баллонов зажигательной жидкости, десятки тысяч тонн туалетного и хозяйственного мыла, 5 000 окопных печей. Кировцы изготовляют походные кухни, аэросани, спецдомики, фуфайки, шапки-ушанки, валенки и многое другое из теплой одежды, в чем нуждается фронт».

Нельзя говорить, что Гитлер не пытался помочь окруженным и в снабжении, и спешной подготовкой свежих войск на юге, в районе Котельникова, для помянутого в его радиограмме деблокирования угодившей в беду одной из лучших своих, ежели не самой лучшей армии.

Вслед за Гитлером помочь окруженным поклялся и рейхcмаршал Герман Геринг. Этот толстобрюхий шеф люфтваффе уверил Паулюса в том, что его армия не будет испытывать недостатка в продовольствии и во всем другом, что можно перебросить с помощью авиации, главнокомандующим которой он был. И Геринг, казалось, сдержал свое слово. На третий же день после того, как советские войска замкнули роковое для немцев кольцо, с юго-запада и с северо-запада стали выплывать волна за волной армады «Хейнкелей-111» и других тяжелых транспортных самолетов. Они появлялись на рассвете, летели медленно, и темный цвет их, казавшийся перед восходом совсем черным, был зловещим, пугающим. Но таким он виделся для нас, но только не для наших летчиков-истребителей, да еще для зенитчиков. Для тех и других это была легкая добыча, как бы сама напрашивающаяся на свою погибель. «Хейнкелей» в первом, самом массовом полете – их насчитывалось что-то более ста единиц – сопровождала ничтожно малая группа «мессершмиттов», она не только не могла помочь, но и сама была уничтожена заодно со своей армадой, прилетевшей сюда издалека. Произошло невероятное: все до единого! немецкие транспортные самолеты были сбиты и теперь догорали на заснеженных полях по всему кольцу и внутри его. Любуясь этим радующим глаза и душу зрелищем, мы подпрыгивали, хлопали в ладоши, как могут радоваться только дети. Этой всеобщей радостью был охвачен и передний край: его обитатели, забыв об опасности, выскакивали на брустверы окопов и немигаюче глядели на дымящиеся, догорающие костры из обломков крылатых громадин, какими-то считанными минутами назад своим видом пугавших пехотинцев. Особенно радостен для солдат был миг, когда они видели падающий, тянущий за собой длиннющий хвост огня самолет. Люди переднего края провожали его до самой земли, до того мгновения, пока он повстречается с нею и огласит пространство взрывом, похожим на рев издыхающего зверя.