Ихара Сайкаку - Рассказы из всех провинций

И вот однажды сия добродетельная вдовушка втайне от всех отправилась в храм Хонкокудзи и поведала тамошнему настоятелю, которого, кстати сказать, видела впервые в жизни, следующую историю.

— Слышала я, — начала она, — что в числе ваших прихожан есть некий торговец шнурками мотоюи из Эдо, который живет неподалеку отсюда, в Карасуме. Потому и осмелилась обратиться к вам с просьбой, в надежде, что вы сохраните все в тайне. Надобно вам сказать, что я вдовствую и потому совершенно чужда мирских соблазнов. И вот, представьте себе, этот торговец шлет мне одно за другим любовные письма. Все до единого я, разумеется, оставила без ответа, а вскоре и вовсе перестала думать о них. Но вот недавно этот человек, позабыв всякий стыд, снова прислал мне письмо. То, что он пишет, поистине ужасно. Послушайте!

«Я приставлю к ограде Вашего дома лестницу и тайком проберусь в сад в том месте, где посажен дуб. Как раз под дубом находится уборная; спрыгнув с ограды, я окажусь на ее крыше, а затем, зацепившись ногой за задвижку двери, спущусь в сад и направлюсь прямехонько к гостиной, так что не сочтите за труд приоткрыть чуточку ставни. Коли Вы поступите противно моей воле, убью и Вас и себя. Это я решил твердо».

Вот какое письмо прислал мне этот мужчина. Если об этом станет известно в округе, ему несдобровать. А уж про меня и говорить нечего — кто вступится за вдову? Поэтому сделайте милость, то, что услышали, сохраните в тайне. Мужчине же этому строго-настрого запретите писать мне. Так вы обоих нас спасете от неминуемой гибели. — Сказав это, женщина удалилась.

Священник немедля послал за торговцем, и когда тот явился, принялся ему выговаривать, при этом вид его не предвещал ничего доброго. Закончил священник так:

— Вспомните, при каких обстоятельствах вам пришлось покинуть Эдо. Натворите бед здесь — совсем будет худо, ведь в Киото у вас нет родственников, могущих прийти на помощь. Выбросьте же, пока не поздно, эту сумасбродную затею из головы!

При этих словах мужчина изменился в лице и воскликнул:

— Все это ложь от начала и до конца! Ничего подобного у меня и в мыслях не было. Не жить больше на свете тому, кто возвел на меня напраслину!

Гневная тирада торговца, однако, нимало не смутила священника.

— У меня есть веское доказательство, что это не клевета. Ко мне сегодня приходила небезызвестная вам вдова и с глазу на глаз поведала о вашем коварном замысле. Ну что, теперь, надеюсь, вы не станете отпираться?

Торговец был повесой эдоской закваски, [199] «…был повесой эдоской закваски…» — то есть настоящим повесой, поднаторевшим в любовных делах. он живо смекнул: «Все это, видать, неспроста. Хоть у меня и в мыслях ничего подобного не было, вдовушка наговорила про меня небылиц не без умысла». Священнику же он ответил так:

— Вы правы. По молодости лет я наделал немало глупостей. Видно, и впрямь мне следует послушаться вашего совета и отказаться от этой затеи.

Оставив священника в совершенном удовольствии от такого поворота событий и взяв с него слово хранить дело в тайне, повеса помчался домой и стал с нетерпением ждать наступления темноты.

Когда приспело время, он влез на ограду в том месте, где указала вдова, и с мыслью: «Вот так ловко придумала!» — без труда проник в сад и затаился под деревом. Тут вдова взяла его за руку и повлекла в дом. «Уж не сон ли это?» — только и успел подумать повеса, как очутился рядом с женщиной в теплой постели, на мягкой подушке, укрытый двойным одеялом, от которого исходил аромат алоэ. Лежит он, а самого дрожь пробирает — и радостно ему, и боязно. Некоторое время он пребывал в растерянности, прикидывая, как лучше поступить, но потом рассудил, что раз у этой женщины нет мужа, то и опасаться особенно нечего. Тут он принялся удовольствовать вдову, которая целых три года хранила верность покойному супругу, да так, что потом ей пожалуй, было, что вспомнить.

Вдова просто голову потеряла и, презрев пересуды, без конца назначала свидания повесе, всякий раз припасая для него в рукаве звонкие дары, с которыми на этом свете не пропадешь. Так что вскоре наш купец сколотил себе состояние не из последних в столице и стал торговать шелком. Что же до вдовы, то со временем она ему прискучила, и он снова повадился в веселый квартал Симабара. Влюбился он без памяти в куртизанку по прозванью Самон, но вскоре у него появился соперник, небезызвестный в столице богач-меняла. Не прошло и полугода, как повеса растратил все деньги, которые получил от вдовы. Верно говорят, что любовная страсть губит людей. И впал наш кутила в состояние еще более жалкое, чем прежде.

Если кто хочет взглянуть на него, ступайте к мосту Бунгобаси, что в Фусими, и спросите монаха-отшельника. Он читает молитвы и заклинания в дни, когда ожидают восхода луны или любуются первыми лучами солнца, тем и кормится. А еще, говорят, он умеет предсказывать судьбу. Любопытно, какую судьбу нагадал он себе самому?

Что ни говорите, но смешон тот, кто делает вид, будто его с души воротит от дел любовных. С самой эры богов любовь есть высочайшее из доступных человеку наслаждений. Каким образом, вы думаете, появился на свет Конфуций или, скажем, Ванкю? [200] Ванкю (Ванъя Кюэмон) — богатый осакский горожанин, живший в XVII в. и прославившийся своими любовными похождениями. Описанию его жизни посвящена книга Сайкаку «История Ванкю Первого» («Ванкю иссэй-но моногатари»). Говорят, что Будда Шакьямуни изволил родиться из подмышки, только люди сейчас не особенно в это верят.

Да и как может быть иначе, если, кроме праведников, которые словно одержимые бьют в гонг да читают молитвы, существует немало монахов, от которых за версту несет скоромным!

Жил в столице сливовых цветов [201] «Столица сливовых цветов» — старинное поэтическое название города Осаки. один человек. Вел в былые годы торговлю в Эдо и сумел сколотить большое состояние. Всю жизнь он только и делал, что следил за делениями на шкале весов, и никаких радостей не изведал. Так дожил он до восьмидесяти шести лет. Детей у него не было, так что пришлось ему взять в дом приемного сына, и теперь, на склоне лет, старик не находил себе покоя, оттого что рано или поздно все его деньги, из которых он и малой толики не потратил на развлечения, перейдут в чужие руки.

И вот старик этот занемог, да так сильно, что казалось, вот-вот наступит ему конец. Чем только его ни лечили, ничто не помогало, стар уж был чересчур, и в конце концов вместо лекарств ему стали давать понемногу рисового отвара в раковине моллюска.

Однажды, когда у постели больного собрались домочадцы и слуги, готовые выполнить любую его просьбу, старик открыл глаза и, точно в полусне, произнес: