Уильям Теккерей - История Пенденниса, его удач и злоключений, его друзей и его злейшего врага (книга 2)

Теперь мы почитаем своим долгом сообщить публике, читающей эту правдивую повесть, о некоем обстоятельстве, пусть и весьма нелестном и даже позорном для главного героя романа. Когда Пенденнис заболел горячкой, он в какой-то мере страдал и от мук любви; но когда он начал поправляться (после того как ему, согласно предписаниям доктора, пускали кровь, и обрили голову, и облепляли его мушками, и пичкали лекарствами), — короче говоря, когда телесная болезнь прошла, оказалось, что сердечный недуг тоже покинул его, и теперь он был влюблен в Фанни Болтон не больше, чем мы с вами, а ведь мы люди слишком разумные или слишком нравственные для того, чтобы позволить себе увлечься дочкой какого-то сторожа.

Он смеялся про себя, когда, лежа в постели, думал об этом, втором своем исцелении. Фанни Болтон ничего больше для него не значила; он только диву давался, как могла она что-то для него значить, и по привычке анатомировал свою умершую страсть к бедной маленькой сиделке. Почему всего несколько недель назад он так из-за нее терзался? Ведь она не блещет ни умом, ни воспитанием, ни красотой — есть сотни женщин красивее ее. Дело не в ней — это в нем угасла страсть. Она-то осталась прежней, изменились глаза, которые ее видели, а теперь — увы! — не так уж и хотят видеть. Она — милая девочка, и все такое, но что до чувств, обуревавших его еще так недавно, — они улетучились под действием тех же пилюль и ланцета, что выгнали лихорадку из его тела. И Пенденнис испытывал огромное облегчение и благодарность (чувство несколько эгоистичное, как и почти все чувства нашего героя) при мысли, что в минуту величайшей опасности он устоял против соблазна и ему, в сущности, не в чем себя упрекнуть. Не попавшись в ловушку по имени Фанни Болтон, он теперь смотрел на нее из глубин лихорадки, от которой только что поправился, как из пропасти, в которую чуть не упал; однако я не уверен, что самое облегчение, им испытанное, не вызывало в нем чувства стыда. Сознавать, что ты разлюбил, может быть, и приятно, но унизительно.

Между тем в нежных улыбках и заботах матери Пен черпал покой и уверенность. А она видела, что здоровье его восстанавливается, и больше ей ничего не было нужно; исполнять любую его прихоть — вот что служило этой неутомимой сиделке лучшей наградой. Он же, осененный этой любовью, тянулся к матери так же благодарно, как когда был слабым, беспомощным ребенком.

Возможно, у Пена сохранились неясные воспоминания о начале его болезни и о том, что Фанни ходила за ним; но воспоминания эти были так смутны, что он не мог отличить их от тех картин, что мерещились ему в бреду. И если уж он раньше не счел возможным упоминать о Фанни Болтон в письмах к матери, то теперь и подавно не мог ей довериться. И с его и с ее стороны то была излишняя осторожность: несколько вовремя сказанных слов избавили бы эту достойную женщину и ее близких от многих тревог и страданий.

Застав мисс Болтон в квартире Артура, на роди сиделки, миссис Пенденнис, как это ни прискорбно, истолковала столь близкое знакомство между несчастными молодыми людьми в самом дурном смысле и пришла к выводу, что Артура обвиняли не зря. А кто мешал ей спросить?.. Но иным слухам, порочащим мужчину, легче всего верят те женщины, что больше всех его любят. Кто как не жена первой начинает ревновать? И бедному Пену было полной мерой отпущено этой любви — подозрения; его новая сиделка, создание доброе и чистое, была убеждена, что ее мальчик перенес недуг куда более страшный и постыдный, нежели горячка, и что он не только ослаблен болезнью, но я запятнан грехом. Вынужденная хранить эту уверенность про себя, она изо всех сил старалась скрыть свои сомнения, ужас, отчаяние под маской веселости и спокойствия.

Когда капитан Шендон прочел в Булони следующий номер газеты "Пэл-Мэл", он тут же сказал жене, что в редакционных статьях уже не чувствуется рука Джека Финыокейна и скорее всего за дело взялся мистер Уорингтон.

— Щелканье его бича я узнаю среди сотни других, и рубцы он оставляет особенные. Джек Блодьер — тот работает, как мясник, кромсает свою жертву как попало. А мистер Уорингтон хлещет аккуратно, по самой середине спины, и каждый раз до крови.

— Бог с тобой, Чарльз! — отвечала миссис Шендон на эту жуткую метафору. — Можно ли так говорить! А я-то всегда думала, что мистер Уорингтон хоть и очень гордый, но добрый; вспомни, как он был добр к детям.

— Да, с детьми он добр, а со взрослыми беспощаден; а ты, моя милая, ничего в этом не смыслишь, да оно и лучше. Работа в газетах не доведет до добра. Насколько же приятнее прохлаждаться в Булони! Вина сколько хочешь, коньяк всего два франка бутылка. По сему случаю смешай-ка мне еще стаканчик. Скоро опять впрягаться — Gras ingens iterabimus aequor [22] Завтра вновь отплываем в безбрежное море (лат.) — строка из Оды VII Горация. — чтоб оно все провалилось.

Словом, Уорингтон взялся заменять своего болящего друга и выполнял его долю работы в газете "Пэл-Мэл", как говорится, с лихвой. Он писал литературную критику; ходил в театры и на концерты, а затем разделывал их со свойственной ему свирепостью. Рука у него была слишком мощная для таких мелких предметов, и ему доставляло удовольствие твердить матери Пена, его дяде и Лоре, что среди всей пишущей братии не найдется руки более изящной и легкой, более приятной и тонкой, чем у Артура.

— У нас не понимают, что такое хороший слог, сударыня, — говорил он миссис Пенденнис, — иначе нашего мальчика ценили бы по достоинству. Я говорю "нашего", сударыня, потому что сам его воспитал, и хотя за ним водится и своенравие, и эгоизм, и фатовство, все же он малый честный, и надежный, и добрый. Перо у него бывает язвительное, а душа нежная, как у молодой девицы… как у вас, мисс Лора… он, по-моему, никому не сделает зла. И хотя Элен при этих словах необыкновенно глубоко вздохнула, и Лора тоже почувствовала себя оскорбленной, обе они были благодарны Уорингтону за хорошее мнение об Артуре и полюбили его за то, что он так привязан к их Пену. А майор Пенденнис просто не мог им нахвалиться — ему редко о ком случалось говорить с таким нескрываемым одобрением.

— Это настоящий джентльмен, моя дорогая, — уверял он Элен, — джентльмен с головы до пят… Саффолкские Уорингтоны… баронеты при Карле Первом… как ему и не быть джентльменом, когда он из такой семьи? Отец — сэр Майлз Уорингтон, убежал из дому с… прошу прощенья, мисс Белл. Сэр Майлз был известным человеком в Лондоне, другом принца Уэльского. А этот — в высшей степени способный человек, с богатейшими задатками, — он далеко пойдет, только ему нужна цель в жизни, чтобы развернуться в полную силу.

Пока майор расхваливал Артурова героя, Лора почемуто вдруг покраснела. Глядя на мужественное лицо Уорингтона, на его темные, грустные глаза, эта молодая особа уже не раз о нем размышляла и теперь решила, что он, должно быть, жертва несчастной любви; и вот тут-то, поймав себя на этой мысли, мисс Белл покраснела.