Марк Твен - Том 12. Из Автобиографии. Из записных книжек 1865-1905. Избранные письма

Это, разумеется, повесть для мальчишек, и, по-моему, она должна понравиться любому мальчишке в возрасте от восьми лет до восьмидесяти.

Когда я недавно был в Нью-Йорке, миссис Додж, издательница «Сент-Николас джорнел», написала мне, предлагая пять тысяч долларов за повесть для мальчиков в пятьдесят тысяч слов. Я отклонил это предложение, потому что в то время у меня были другие планы.

На мой взгляд, повесть для мальчиков надо писать так, чтобы она могла заинтересовать не только мальчиков, но и любого взрослого мужчину, который когда- либо был мальчиком. Это безмерно расширяет круг ее читателей.

И эту мою книгу незачем предназначать только для детского журнала, — она, по-моему, годится для любого журнала или для синдиката. Поклясться в этом я не могу, по так мне кажется.

Предполагаемое заглавие книги—«Новые приключения Гекльберри Финна».

47

ФРЕДУ ДЖ. ХОЛЛУ

12 декабря 1892 г.

Дорогой мистер Холл! Ноябрьский чек получен.

Я дал «Рассказ калифорнийца» Артуру Стедмену для его «Книги писательского клуба», так что ваше предложение назвать так мой весенний сборник опоздало, поскольку нам вряд ли будет удобно печатать этот рассказ, пока «Книга писательского клуба» не разойдется. Во всяком случае, решать Стедмену, и я не хочу никак влиять на его решение. Со своей стороны я предпочел бы назвать ее «Банковый билет в миллион фунтов стерлингов» и другие рассказы Марка Твена», но ваше суждение для меня важнее моего собственного. Это не пустая любезность — я действительно так думаю.

Я попросил Артура опустить прежнее шуточное вступление и напечатать только самый рассказ калифорнийца. Скажите ему, что я собираюсь использовать это вступление в книге, которую пишу сейчас.

Я кончил «Этих необыкновенных близнецов» позавчера вечером. В них что-то около шестидесяти — восьмидесяти тысяч слов, — я не считал.

Последняя треть книги меня совершенно удовлетворяет. Сегодня я начинаю полную и решительную переделку первых двух третей: изменяю общее построение, выдвигаю на первый план два второстепенных персонажа, выбрасываю одно из главных действующих лиц и отвожу близнецам второстепенное, хотя и довольно заметное место.

Одни из второстепенных персонажей становится теперь главным героем, н я назову книгу в его честь: «Простофиля Вильсон».

Желаю вам веселого рождества, всяческого благополучия и счастья,

С. Л. Клеменс.

48

ФРЕДУ ДЖ. ХОЛЛУ

30 июля 1893 г.

Дорогой мистер Холл!

На этот раз «Простофиля Вильсон» получился более чем удачным! Даже миссис Клеменс, самый придирчивый и строгий критик, признала это без оговорок и ограничений. Прежде она не соглашалась на опубликование этой книги ни при моей жизни, ни после моей смерти. Я оторвал близнецов друг от друга, превратил их в две отдельные личности и оттеснил на задний план, — теперь они просто мимолетные тени, не играющие важной роли; вся их сюжетная линия выкинута из книги. Тетушка Бетси Хейл исчезла целиком и полностью, не оставив ни малейшего следа; тетушка Пэтси Купер и ее дочь Ровена почти исчезли и почти не появляются на сцене. Сюжет строится на убийстве и сцене суда: с первой же главы все его развитие ведет без уклонений или побочных линий прямо к убийству и суду; все, что делается, говорится или происходит, является подготовкой к этим двум событиям. Поэтому с самого начала и до конца на первом плане три — и только три — персонажа: Простофиля Вильсон, «Том» Дрискол и его мать — негритянка Роксана; никто из остальных не выделяется, не замедляет развития сюжета, не отвлекает внимания читателей. Поэтому-то сцены и эпизоды, которые прежде были наиболее сильными, стали теперь еще сильнее.

Когда я начинал эту последнюю переделку, повесть содержала восемьдесят одну тысячу пятьсот слов, теперь она содержит их только пятьдесят восемь тысяч. Я выбросил все, что замедляло развитие сюжета, — даже описание миссисинского парохода! Нет ни погоды, ни пейзажей, — повесть предельно облегчена для наискорейшего движения вперед.

Ну так чего же может стоить эта книга? Она лишь на три тысячи слои короче «Американского претендента», за которого синдикат заплатил двенадцать с половиной тысяч долларов. А ведь в нем не было ничего нового, в то время как отпечатки пальцев в этой книге тема еще никем не затронутая, предмет абсолютно новый, прелюбопытнейший и способный заинтересовать кого угодно.

Я больше не хочу иметь дело с синдикатами,— то есть за двадцать тысяч долларов я согласился бы, но их я получить не смогу; однако не наведете ли вы справки, какова будет предельная цифра «Космополитена»?

Постарайтесь сделать для меня все, что в ваших силах, — я не сплю ночей, мучимый видениями приюта для бедняков.

И это — несмотря на обнадеживающий тон вашего письма к Ленгдону от одиннадцатого числа (оно только что получено), так как надежда в моей душе почти угасла. Будущее выглядит таким унылым, таким невыразимо унылым!

Со временем я собираюсь продолжить рассказ о плаванье по Роне в лодке, но не теперь, — нам предстоит слишком бродячая жизнь. Кое-что из него я порвал, однако осталось еще пятнадцать тысяч слов, которые миссис Клеменс одобрила и которые мне нравятся. Возможно, я примусь за него будущей зимой в Париже, по только если буду совершенно уверен, что смогу писать его так, как мне нравится.

В противном случае я опять возьмусь за «Адама» и обработаю его столь дружески и почтительно, что он станет вполне приемлемым для воскресных школ. Сегодня я обдумывал первые дни его жизни и облекал за него в слова его детски-наивные впечатления и суждения.

«Простофилю Вильсона» вышлю через несколько дней. Когда получите, дайте телеграмму:

БРАУНШИН ЛОНДОН ДЛИ МАРКА ТВЕНА ПОЛУЧИЛ.

Я собираюсь отправить вам «Простофилю Вильсона»... ну, скажем, завтра. Пожалуй, на время он меня выручит. Я почти жалею, что закончил его: работа над ним была очень приятной и отвлекала мои мысли от забот.

Мы уедем отсюда дней через десять, но врачи снова изменили наши планы. Вероятно, мы пробудем в Богемии или где-нибудь поблизости до конца сентября, а потом отправимся в Париж отдохнуть.

Искренне ваш

С. Л.. К.

P. S. Едва я запечатал конверт, как вошла миссис Клеменс, прочла ваше письмо и глубоко огорчилась.

Она думает, что в каком-то из своих писем я упрекал вас. Она говорит, что восхищается тем, как вам удалось сохранить корабль на плану во время этой бури, когда уже столько флотов пошло на дно; что, насколько она может судить по письмам своих родных о положении дел в Америке, вы совершили чудо; что вы заслуживаете только похвал и сердечнейшей благодарности и что она не допустит, чтобы вас хоть в чем-нибудь упрекали.