Марк Твен - Том 12. Из Автобиографии. Из записных книжек 1865-1905. Избранные письма

Однако этого я не сказал. Я сказал, что мне вообще не нужны никакие книги, так как я хочу покончить с издательской деятельностью, да и вообще со всякой финансовой деятельностью, что ради этого я сюда и приехал и буду этого добиваться всеми силами.

Ну, пожалуй, и довольно. К трем часам я усну, а долго спать мне незачем: последнее время я чувствую себя очень свежим и не устаю. Милая, милая Сюзи — мне становится стыдно за свое здоровье, когда я думаю о ней и о тебе, моя родная.

Сэмюел.

51

ОЛИВИИ КЛЕМЕНС

22 апреля 1894 г.

Родная моя!

Мы все считаем, что кредиторы разрешат нам возобновить наше дело, — тогда мы выпутаемся и заплатим все долги. Я страшно рад, что мы заключили соглашение о цессии. И так же рад, что мы не заключили его раньше. Раньше у нас был бы довольно жалкий вид, а теперь мы выйдем из положения с честью.

Я встречаю множество людей, и все сердечно жмут мне руку и говорят:

«Я с большим сожалением услышал об этой цессии и в то же время очень обрадовался, что вы на нее пошли. Давно уже ходили слухи, что положение вашего издательства очень непрочно, и все ваши друзья опасались, что вы опоздаете с цессией».

Джон Маккей зашел ко мне и сказал:

«Пусть это вас не волнует, Сам. Нам всем приходится рано или поздно на это идти. Тут стыдиться нечего».

Какой-то незнакомый человек, проживающий в штате Нью-Йорк, прислал мне доллар, предлагая устроить подписку в мою пользу — по доллару с человека. Тут же я получил письмо от Пултни Биглоу со вложением чека на тысячу долларов. Последнее время я каждый день встречался с ним в клубе, и он нравился мне все больше и больше. Денег его я, разумеется, не взял, но от всего сердца поблагодарил его за доброе намерение.

Милейшие и добрейшие Джо Твичел и Сюзи Уорнер частенько подбодряют меня: «Не надо унывать», а от других друзей мне то и дело приходится слышать: «Я очень рад, что вы так удивительно бодры и так мужественно переносите это»; и никто из них не подозревает, какой камень свалился с моей души, какая беззаботная веселость преисполняет меня. Но не когда я думаю о тебе, сердце мое, — тогда мне не до веселья; мне кажется, что я вижу, как ты горюешь и стыдишься смотреть людям в глаза. Ведь в гуще боя нетрудно обрести бодрость, но ты далеко, и не слышишь барабанов, и не видишь перестраивающихся полков. Тебе кажется, что ты видишь поражение, паническое бегство и влекомые по грязи обесчещенные знамена, — а на самом деле ничего подобного нет. Поражение лишь временное, оно не принесло бесчестья, и мы еще перейдем в наступление. Чарли Уорнер сказал сегодня: «А, чепуха! Ливи вовсе не волнуется. Пока ты и дети с ней, все хорошо, — остальное ее не тревожит. Она знает, что эти дела ее не касаются». Однако меня его слова не успокоили.

До свидания, родная моя. Я люблю тебя и девочек, и можешь сказать Кларе, что я вовсе не серый котенок, который выгнул спину и шипит,

Сэмюел.

52

Г. Г. РОДЖЕРСУ

(1895)

Дорогой мистер Роджерс!

Я получил ваше письмо от 21 декабря, содержащее обращение к акционерам, н полагаю, что фирма прекратит свое существование, — по-видимому, другого разумного выхода нет.

Только одно мешает мне трезво признать, что моя десятилетняя мечта действительно лопнула, как мыльный пузырь, — тот факт, что это противоречит моему гороскопу. Пословица гласит: «Родился счастливым — всегда будешь счастлив», а я очень суеверен. Когда я был мальчишкой, я прославился своим счастьем. У нас считалось обычным, чтобы один-два мальчика (в год) тонули в Миссисипи или в Медвежьей речке, но меня, прежде чем я научился плавать, девять раз вытаскивали из воды на две трети захлебнувшимся, так что во мне начали подозревать переодетую кошку. Когда «Пенсильвания» взлетела на воздух и в газетах появилось сообщение, что мой брат (и еще шестьдесят человек) смертельно ранены, а обо мне там не упоминалось, мой дядя сказал моей матери: «Значит, Сэма там не было, хотя он прослужил на этом пароходе полтора года, — он родился счастливчиком». И действительно, меня там не было. Я настолько суеверен, что всегда боялся вступать в деловые отношения с некоторыми друзьями и родственниками, потому что они люди невезучие. Всю мою жизнь мне подвертывались всевозможные счастливые случайности, обещавшие очень много, и если из них ничего не выходило, виной была только моя собственная глупость или легкомыслие. Вот почему я был убежден, что в конце концов машина окажется козырным тузом. Она причиняла мне разочарование за разочарованием, но я слишком привык верить в свое счастье.

Ну, и ведь все, что мне удастся выручить за обломки кораблекрушения, будет следствием большой удачи,— не займись вы этим делом, не осталось бы никаких обломков, и разорение было бы полным.

Как жаль, что вы не участвовали в этом предприятии с самого начала, тогда мы быстро и благополучно высадились бы на берег.

Мисс Гаррисон видела сон, пророчащий мне солидный счет в банке, и я хочу попросить ее не останавливаться на этом и увидеть этот сон еще два раза, чтобы наверняка обеспечить исполнение пророчества.

Я придумал первоклассный сюжет для книги. Из-за него я не спал всю ночь и разработал его в уме до конца. Как только кончу «Жанну», сразу возьмусь за эту книгу.

Желаю вам всем счастливого Нового года.

Искренне ваш

С. Л. Клеменс.

53

Г. Г. РОДЖЕРСУ

29 апреля 1895 г.

Дорогой мистер Роджерс!

Ваше упоительное письмо от пятнадцатого числа пришло три дня назад и принесло в наш дом большую радость.

Миссис Клеменс и меня гнетет одно — деньги Браснэна. Если он согласится, чтобы они были вложены в чикагское предприятие, — отлично; но если нет, то нам очень хотелось бы, чтобы деньги были ему возвращены. Я готов дать ему на размышления столько месяцев, сколько он пожелает, — пусть он назовет хоть шесть, хоть десять, хоть двенадцать, — и мы оставим эти деньги в ваших руках, пока указанный срок не истечет. Не будет ли мисс Гаррисон так любезна сообщить ему об этом? То есть если вы одобрите мой план. Я был бы рад устроить ему выгодное помещение капитала, но предпочел бы прежде всего полностью оградить его от возможности понести убытки.

Вчера вечером в шесть минут восьмого Жанна д'Арк была сожжена на костре.

Сейчас, когда это длительное напряжение окончилось, я нахожусь в прострации, но завтра это пройдет. Я предполагал, что конец книги потребует больших усилий, — так оно и вышло. Мне еще не приходилось заниматься работой, которая требовала бы такого тщательного обдумывания, взвешивания, вымеривания, планирования, отбора фактов, а также столь осторожного и тщательного воплощения замысла. Ведь я хотел вместить в книгу весь руанский процесс, при условии, что это удастся сделать так, чтобы интерес читателя не начал остывать; вернее, я хотел, чтобы этот интерес все возрастал; в этом направлении я и обрабатывал процесс,— и в результате не пропустил ничего, кроме некоторых несущественных повторений. И хотя это просто история — история в самом чистом виде, история, не украшенная цветами, не расшитая узорами, но расписанная красками, лишенная преувеличения и выдумок, — мои домашние утверждают, что мне удалось добиться того, чего я хотел. Это был очень рискованный ход для беллетристического произведения, по я твердо верил, что он окажется удачным, — при условии, если я не буду отвлекаться, ослаблять усилий и не сдамся и если я из-за лени не пойду по более легкому пути. Первые две трети книги писались очень легко, так как мне нужно было лишь придерживаться прямой исторической дороги; поэтому для справок я пользовался только одним французским историческим трудом и одним английским и позволял себе украшать обочины всяческими выдумками и фантазиями, как мне заблагорассудится. Но, работая над последней третью, я постоянно пользовался пятью французскими источниками и пятью английскими, и, насколько я могу судить, ни один из скрытых в них исторических самородков от меня не ускользнул.