Уилки Коллинз - Деньги миледи

— С лакеем мистера Гардимана? — переспросил он. — Признаться, никак не ожидал услышать от вас это имя.

В глазах Старого Шарона промелькнула торжествующая усмешка.

— Ого! — сказал он. — Я гляжу, юноша успел у меня кое-чему научиться? А может, сквозь мои очки вы и сами уже видите преступника?

— Я начал его видеть в тот момент, когда вы сделали для нас заключение за одну гинею, — ответил Моуди.

— Не сообщите ли мне его имя? Ну хоть шепотом?

— Нет. Пока нет; я могу ошибиться. Пусть время сперва докажет вашу правоту.

Старый Шарон сдвинул косматые брови и покачал головой.

— Быть бы вам посмелее да понапористее, — сказал он, — цены бы вам не было. А так… — И, не закончив фразы, он скривился и презрительно прищелкнул пальцами. — Но к делу. Вы возвращаетесь со мною ближайшим поездом — или хотите еще остаться здесь?

— Я поеду позднее, — ответил Моуди.

— Тогда я должен дать вам кое-какие указания. Сойдитесь с лакеем Гардимана. Займите ему денег, если он на мели, делайте что угодно — но станьте ему лучшим другом. Самому мне с такой задачей — увы! — не справиться: физиономией не вышел. Вы — другое дело; вы от шляпы до подошв человек приличный, вас никто ни в чем не заподозрит. Ну-ну, не скромничайте! Берете вы на себя лакея или нет?

— Предположим, я попробую, — сказал Моуди. — И что дальше?

Старый Шарон приблизил безобразно толстые губы к самому уху Моуди:

— У своего нового приятеля вы возьмете образец почерка Гардимана и узнаете имена его банкиров.

Моуди в ужасе отшатнулся от проходимца, словно тот приставил ему нож к горлу.

— Ах, старый негодяй! — воскликнул он. — Да он меня на подлог толкает!

— Дурак проклятый! — парировал Шарон. — Придержите-ка свой длинный язык да слушайте, что я вам скажу. Вы пойдете в банк с запиской, написанной почерком Гардимана (но моей рукой), следующего содержания: «Мистер Гардиман свидетельствует свое почтение господам Такому-то и Такому-то и просит уведомить его, поступила ли на его счет в течение последней недели сумма в пятьсот фунтов. Мистер Гардиман желает знать, имеется ли в банковских книгах соответствующая запись и кто внес означенную сумму на его счет». Потом вы дождетесь ответа банкиров и принесете его мне. Не исключено, что в этом ответе мы прочитаем имя, которое вы боитесь покамест даже нашептать. В таком случае вор пойман! Что, мистер Моуди Тупоголовый, по-вашему, это подлог? Я вам вот что скажу: когда бы, дожив до ваших лет, я, не приведи Господь, смыслил бы в жизни не больше вашего — ей-ей, пошел бы и повесился! Тише, тише! Вон вдет наш ангел с молочком. Не забудьте о моем поручении! Если из ответа банкиров нам не удастся ничего узнать — не отчаивайтесь: у меня есть другой план. Тогда уж, будьте покойны, я все возьму на себя. Но, Боже правый! Она же несет молоко! Боюсь, сейчас придется его пить. — С такими предвкушениями он шагнул навстречу Изабелле, чтобы принять от нее кувшин. — Ах, какая прелесть! — возопил он, пытаясь изобразить на своей безобразной физиономии радость, что вышло у него довольно неубедительно. — Юное и прекрасное создание спешит собственноручно напоить старика! — Замолчав, он взглянул на молоко с таким видом, словно его пытались угостить касторкой. — Никто не хочет отведать? — жалобно спросил он, протягивая кувшин сначала Изабелле, потом Моуди. — Понимаете, я же не приучен к натуральному молоку; у нас там, в Лондоне, продают разведенный мел. Кто знает, как мои старые кишки отнесутся к молоку от настоящей коровы? — С величайшей осторожностью он отпил глоточек, — Нет, ей-богу, для меня это слишком роскошный напиток! И чересчур крепкий, чтобы пить неразбавленным. С вашего позволения я разведу его капелькой джина. Эй, Моська!

Он поставил молоко перед собачонкой, сам же достал из кармана небольшую фляжку, которую и осушил одном залпом.

— Вот это я понимаю! — с облегчением причмокивая губами, сказал он. — Простите, что заставил вас ходить понапрасну, но всему виной мое невежество. Откуда мне было знать, что я окажусь недостойным настоящего молока? Я начинаю думать, — продолжал он, украдкой поглядывая в сторону станции, — что и свежего воздуха я тоже недостоин. Мною овладевает тоска по лондонскому зловонию. Хочется уже назад, туда, где чернеет копоть моего счастливого детства и хлюпает под ногами родная лондонская грязь. А тут и воздух мне слишком прозрачен, и небо чересчур чисто. Да что там! Для того, кто привык к шуму уличного движения — грохоту кэбов, омнибусов, разномастных экипажей, здешняя тишина просто невыносима! Так что счастливо оставаться, мисс! Я возвращаюсь в Лондон.

Изабелла с нескрываемым разочарованием повернулась к Моуди.

— И это все? — спросила она. — Вы говорили, что он может помочь. Я уж было поверила, что он назовет нам имя преступника!

Шарон услышал это.

— Мисс, — сказал он, — назвать имя преступника мне так же просто, как назвать ваше имя.

— Тогда почему вы этого не сделаете? — потребовала Изабелла.

— Потому что время еще не подошло, мисс, — это во-первых. А во-вторых, назови я вора сейчас, при теперешнем раскладе, вы сами же сочтете меня сумасшедшим и скажете мистеру Моуди, что я обманом выманил у него денежки. Все идет своим чередом, мисс Изабелла, надо только немножко подождать.

— Это все слова, — возразила Изабелла. — Вы попросту не знаете, кто украл деньги, иначе бы вы назвали вора сейчас. — И, нахмурив милое личико, она повернулась уходить.

Шарон поплелся за ней. Даже этот толстокожий пройдоха почувствовал над собой непреодолимую власть молодости и красоты.

— Послушайте, — начал он, — давайте лучше расстанемся друзьями, а не то я умру от горя. Ну, хорошо, молоко в этом домике есть. А как вы думаете, перо, чернила и бумага у них найдутся?

— Конечно, — не оборачиваясь, бросила Изабелла.

— А немного сургуча?

— Полагаю, найдется и сургуч.

Старый Шарон положил на плечо девушки свою грязную пятерню, и, чтобы ее стряхнуть, Изабелле пришлось обернуться к нему лицом.

— Идемте, — сказал он. — Дабы вас ублажить, я согласен кое-что сообщить вам письменно.

— Почему письменно? — подозрительно спросила Изабелла.

— Потому, милочка, что я поверяю вам тайну, — стало быть, я и ставлю условия.

Десять минут спустя они все трое стояли в чистой, светлой комнате. Дома была одна хозяйка. При виде Старого Шарона бедняжка задрожала как осиновый листок. На протяжении всего ее безобидного существования род людской ни разу не представал пред нею в таком обличье.

— Господи помилуй, мисс! — прошептала она. — Как вас угораздило с этаким связаться?

По просьбе Изабеллы она достала сургуч и все, что нужно для письма, после чего попятилась к двери.

— Простите, мисс, — прошептала она, в последний раз бросив полный ужаса взгляд на странного гостя, — но я, ей-богу, не в силах видеть у себя в доме такое грязное страшилище!