Альваро Кункейро - Человек, который был похож на Ореста

Эвмон спросил у Рахела, нарушится ли плаванье кораблей, если развести костер на самой верхней площадке. Тот сказал, что, насколько ему известно, маяк по-прежнему нанесен на карты, хотя и считается неисправным, и предложил нашим путникам свои услуги: надо было подняться и проверить, работают ли зеркала — латунные пластины, которыми управляют с нижней площадки при помощи веревок, подобно тому, как бьют в колокола. Затем ловкий сириец взбежал по винтовой лестнице и вернулся с хорошими новостями: все в порядке, надо лишь смазать ось и удлинить старые веревки — шнуры от узла с запасными ногами фракийца для этого вполне подойдут; а он уж берет на себя все остальное. На втором этаже нашлось достаточно дров; один из адъютантов, соорудив из веток метлу, вымел пол в уголке зала с колоннами, и путешественники укрылись там от ветра. Потом интендант достал из своей переметной сумы кувшинчик с рафинированным маслом — он любил за завтраком обмакивать в него хлеб — и помог Рахелу смазать ось зеркал.

Когда солнце зашло, женщина из соседней деревни принесла им ужин, который заказал там Эвмон, в корзинке из золотистой лозы, прикрытой белоснежной салфеткой. Среди провизии оказались пирожки с анчоусами, вяленый тунец, а на десерт — голубь в сладком вине. Женщине по имени Эрминия было лет тридцать; ее стройные ноги и пышная грудь очень понравились Эвмону — он глаз не сводил с гостьи и предложил ей разделить с ними трапезу и остаться потом посмотреть на огни маяка. Та отказалась, но поведала, что живет с отцом, который женился во второй раз, и двумя малолетними братишками и что у нее есть жених — столяр из деревни у реки; за него она собирается выйти замуж на Пасху, пока же, как это сейчас модно, они каждый день беседуют в сумерках. А огни маяка можно посмотреть и из дома; он стоит третьим по правую руку, если выходить из деревни на царскую дорогу. Произнося последние слова, она глядела на фракийца, словно давала ему адрес, чтобы он не потерялся. Потом Эрминия получила плату за ужин от того же Эвмона, который не поскупился на чаевые, подхватила корзинку одной рукой, покрыла голову, словно платком, белой салфеткой, весело распрощалась и ушла. Фракийский царь поднялся с места и подошел к двери посмотреть, как она идет по узенькой тропинке между скал. В ночной тишине, сквозь мерное дыхание моря слышалась ее песня. Все замерли, пораженные, внимательно слушая этот страстный голос, удалявшийся в темноте.

— Наверное, так поют сирены! — заметил Рахел юноше с лютней; тот потихоньку трогал струны, словно стараясь запечатлеть на них нежную мелодию.

— Наверное, так! — заключил Эвмон, усевшись; взял двумя руками кувшин с вином и пил на сей раз куда дольше обычного.

Ночь пришла из-за моря на берег, над вершинами гор показался молодой месяц, мерцающие звезды выглянули в свои окошки. Ветер стих, и слышался только ропот волн, бьющих меж скал.

Эгист разыскал в своем чемодане шерстяной носок и натянул его на голову на манер колпака — он побаивался ночной росы; царь сказал, что пора зажечь маяк, и Рахел поспешил исполнить его желание, поручив одному из адъютантов дергать за веревки. Оба государя и северянин с лютней поспешили к ближайшему холму и увидели оттуда зрелище, прекраснее которого им не доводилось видеть ничего в жизни: сначала загорелся огонь маяка, потом он стал мигать, подавать разные сигналы, а затем ветер коснулся своим крылом пламени, и искры Дождем посыпались в воду. Юноша извлек из своей лютни мечтательные напевы, сотканные из шепота басовых струн и веселых неожиданных аккордов примы. Цари вообразили себя умелыми лоцманами, капитанами кораблей, быстро несущихся по волнам в ночи на свет маяка к Флоридским островам, где находится источник вечной юности. В порыве вдохновения Эгист стащил с головы импровизированный ночной колпак и стал размахивать им, приветствуя людей, собравшихся на берегу посмотреть, как великий властелин смело и уверенно правит своим изумительным кораблем, а в пенном следе за кормой то появляется, то исчезает отражение бледной луны. Эвмон зааплодировал, а Эгист сказал, что теперь он вернется на маяк и будет дергать за веревки, тогда его интендант и адъютанты фракийца смогут пойти на холм и посмотреть на огни маяка, пока не кончились дрова.

И, взяв Эвмона за локоть, добавил доверительно:

— Ты же, друг мой Эвмон, если хочешь навестить Эрминию, скройся незаметно, а я скажу всем, что ты отправился в лес посмотреть, какое впечатление производит сочетание мигающих огней и пение соловья, который прощается с нами до следующей весны.

— Друг Эгист, я не боюсь обвинения в прелюбодеянии, ибо нас, царей, по закону нельзя обвинить в этом, однако я предпочитаю сохранить смуглый профиль на фоне белого платка в памяти, а песню Эрминии, удаляющейся в ночи и летящей, как мне чудится, на луну, — в сердце. Возможно, в постели она бы потеряла все свое очарование и потом плакала бы, словно от потери чудесного изумруда.

— Tristitia post coitum [29] Грусть после соития (лат.). , — заметил юноша с лютней. — Поэтому-то Святой Тихеарнайл хотел избавить нас от женского общества.

Когда дрова кончились и в окнах маяка перестали мерцать огни, все отправились спать, ибо на следующий день им предстоял долгий путь в сторону города Эгиста, через земли Вадо-де-ла-Торре. Из событий этого дня нам остается лишь упомянуть об одном: Рахел признался интенданту, когда они смазывали заслонки на маяке, что он — доверенное лицо Эгиста, а потому, вполне естественно, знает, отчего бедняжке приходится скрывать свой пол и ездить по горам и долам в мужском платье. Интендант снял шляпу, отклеил усы — и милое личико улыбнулось торговцу зерном. Звали ее Эудоксия, ей постыла никчемная служба — царь ведь вконец разорен; и если бы кто-нибудь захотел на ней жениться, она бы с удовольствием все бросила; после смерти ее шурина — а ждать осталось совсем недолго — жена Хасинто, ее сестра, сможет сама носить униформу. Рахел попросил Эудоксию показаться ему целиком — мужской наряд скрывал ее фигуру, а принимать решение вслепую ему не хотелось. Для начала девушка расстегнула камзол и показала ему круглые и полные груди, что же до всего остального, они смогут договориться о встрече завтра поздней ночью, когда остановятся на постоялом дворе в Вадо-де-ла-Торре — путешественникам там дают комнаты на галерее. Прежде чем приклеить усы, Эудоксия продемонстрировала ему также свой поцелуй, а затем, взяв Рахела за руку, стала спускаться вниз. На лестнице девушка рассмеялась и в ответ на вопрос о причине ее смеха рассказала сирийцу, как два месяца тому назад простудилась и из носа текло так сильно, что усы все время отклеивались. Тогда ее подменил на службе один дальний родственник, и Эгист ничего не заметил. Вот получилось бы забавно, если бы тогда Рахел решил пощупать ту, кого считал девицей, и натолкнулся бы на парня.